Но вот очнулася она
От рёва, посвиста и гама, —
Топор разламывает мрамор,
Бежит от гроба тишина,
И кто-то чёрный пятерню
К сидонским перлам жадно тянет…
«Знать угорела в чадной бане!
Ходила к старцу по кутью,
Да волка лютого спужалась…
Иль домовой… На губках алость!..
Иль ворон человечий зуб
Занёс на девичий прируб —
Примета злая!..» Так над ладой,
Стрижами над вечерним садом,
Гуторил пёстрый бабий рой.
И как тростник береговой,
Примятый бурею вчерашней,
Почуя ласточек над пашней,
К лазури тянет лист и цвет,
Так наша ладушка в ответ
На вопли матери, сестрицы,
Раскрыла тяжкие ресницы.
От горницы до чёрной клети,
На василистином совете,
У скотьей бабы в повалуше,
Решили: порча девку сушит!
Могильным враном на прируб
Обронен человечий зуб.
Ох, ох! Хвороба неминуча,
Голубку до смерти замучит!
Недаром полыньи черны
И волчьи зубы у луны!
Не домекнёт гусыня мать
Поворожить да отчитать!
И вот Аринушка с Васихой,
Рогатиной на злое лихо,
Приводят в горенку ведка,
В оленьих шкурах старика,
