Песнь о Великой Матери. Страница 106
Беззвучно шили плат жемчужный.
Свершалось давнее. Семужный,
Поречный, хвойный, избяной,
Я повстречался въявь с судьбой
России — матери матёрой,
И слёзы застилали взоры, —
Дождём душистый сенокос,
Душа же рощею берёз
Шумела в поисках луча,
Бездомной иволгой крича.
Но между рощей и царём
Лежал багровый липкий ком!
С недоумённою улыбкой,
Простой, по-юношески гибкий,
Пошёл обратно государь
В вечерний палевый янтарь,
Где в дымке арок и террас
Залёг с хвостом змеиным барс.
«Коль славен наш» поёт заря
Над петропавловской твердыней
И к милосердной благостыне
Вздымает крылья-якоря
На шпице ангел бирюзовый.
Чу! Звякнул медною подковой
Кентавр на площади сенатской.
Сегодня корень азиатский
С ботвою срежет князь Димитрий,
Чтоб не плясал в плющёвой митре
Козлообраз в несчастном Царском.
Пусть византийским и татарским
Европе кажется оно.
Но только б не ночлежки дно.
Свершалось давнее. Семужный,
Поречный, хвойный, избяной,
Я повстречался въявь с судьбой
России — матери матёрой,
И слёзы застилали взоры, —
Дождём душистый сенокос,
Душа же рощею берёз
Шумела в поисках луча,
Бездомной иволгой крича.
Но между рощей и царём
Лежал багровый липкий ком!
С недоумённою улыбкой,
Простой, по-юношески гибкий,
Пошёл обратно государь
В вечерний палевый янтарь,
Где в дымке арок и террас
Залёг с хвостом змеиным барс.
«Коль славен наш» поёт заря
Над петропавловской твердыней
И к милосердной благостыне
Вздымает крылья-якоря
На шпице ангел бирюзовый.
Чу! Звякнул медною подковой
Кентавр на площади сенатской.
Сегодня корень азиатский
С ботвою срежет князь Димитрий,
Чтоб не плясал в плющёвой митре
Козлообраз в несчастном Царском.
Пусть византийским и татарским
Европе кажется оно.
Но только б не ночлежки дно.