Владимир Короленко. Река играет. Страница 15
- Очень уж высоко сами себя держат, - говорил Ефим. - Народ, нечего сказать, просужий, трезвый народ, а только нашему брату у них неловко.
- Почему это?
- Тоскливо. Наша вера, прямо сказать, много веселее, - ответил за Ефима хозяин воза.
Молчавший до сих пор песочинец при этих словах улыбнулся как-то радостно и сказал:
- Бывал ведь я у них. Больно, братцы, чудно!
- А что?
- Да так. Этто нанялся я у них зимусь к одному: брусу из лесу выволокчи. Приехали мы с молодым хозяином на моей лошаде ночью. Наутро проснулся я, а темно еще - дело зимнее. Гляжу: старуха светец засвечает, потом молиться хочет образам. Образа-те хорошие, крашоные. Ну, думаю, и мне пора; помолюсь, дай-ка, и я, да лошадь пойду снаряжать. Лезу тихонько с полатей, стал за ей, давай себе креститьця. Как тут она обернись. Увидела меня и руками замахала: "Ты, - говорит, - что это делаешь?" - "А что, мол, молитьця было похотел". - "Погоди", - говорит. - "Чего годить? - самая пора". - "Погоди, мол, после". Ну, после, дак и после, опять я полез на полати. Отмолилась она, свечки погасила, убрала; гляжу опять: малое время погодя, старче с печки лезет, свою икону тащит на божницю, свою и свечку зажигат. Я опять с полатей. Думаю, теперь и мне можно. Только нацелился лоб перекрестить, старичишка меня за руку лап! "Ты што это?" - "На вот!.. да я, мол, было молитьця целился". - "Погоди, - говорит, - не годится тебе". Вот оказия! Опять, видно, на полати лезть. Ну, чего будет!.. Тут опять молодица слезат, с молодым хозяином в боковушке свечку затеплили. У тех икон нету одно распятье. Я живым духом к ним, опять себе нацеливаюсь. Давай, думаю, хоть на распятье помолюсь.
- Ну, допустили, что ль? - спросил один из заинтересованных слушателей, видя, что рассказчик остановился.
- Не! Што вы думаете? - и тут не допустили! Отмолились сами, потом зовут: теперь, говорят, иди, молись себе. Взошел я в боковушку, а там голые стены. Они и распятьё-то уволокли... Ах ты, шут вас задави! Что мне тут с вами грешить, думаю себе. Не надо! Я лучше, коли так, дорогой поеду, на солнышко господне помолюсь.
- Три веры в одным дому! - заметил солдат.
- Три и есть. Обедать время пришло. Ну, посадили меня, доброго молодця, честь-честью. Опять старики с дочкой вместе, нам с молодым хозяином на особицю, да еще, слышь, обоим чашки-те разные. Тут уж мне за беду стало. "Ах вы, - говорю, - такие не эдакие. Вы не то што меня бракуете, вы и своего-то мужика бракуете". - "А потому, - старуха бает, - и бракуем, што он по Русе ходит, с вашим братом, со всяким поганым народом нахлебается..." Вот и поди ты, как они об нас понимают!
- Д-да, - подтвердил хозяин воза, лежавший уже с руками, заложенными за голову. - Видишь ты, каке грозны живут... А сами-те, бесстыдники! Тепериче у нас, поблизу, в деревне два брата; один, стало быть, в солдаты ушел, другой его бабу к себе взял. Это невестку-то, стало быть, да еще чижолую.