Андрей Платонов. Сокровенный человек. Страница 34
Керосиновая лампа горела и тихо пищала. Пухов слушал писк и не мог догадаться — отчего это такое. Он хотел есть, а попросить боялся — покуривал натощак.
Пухов помнил, что у Зворычного должен быть мальчишка — раньше был.
— Мальчугана-то отправили, что ль, куда, иль у родин ночует? — между прочим поинтересовался Пухов у хозяйки.
Та закачала головой и закрыла глаза фартуком — в знак своего горя.
Пухов примолк и задумался, хотя знал, что горе бабы неразумно.
«Оттого Петька и в партию залез, — сообразил Пухов. — Мальчонка умер — горе небольшое, а для родителя тоска. Деться ему некуда, баба у него — отрава, он и полез!»
Когда все забылось, хозяйка послала его дров поколоть. Пухов пошел и долго возился с суковатыми поленьями. Когда управился, он почувствовал слабость во всем корпусе и подумал
— как он стал маломощен от недоедания.
На дворе дул такой же усердный ветер, что и в старое время. Никаких революционных событий для него, стервеца, не существовало. Но Пухов был уверен, что и ветер со временем укротят посредством науки и техники.
В одиннадцать часов возвратился Зворычный. Все попили тыквенного чаю без сахара, съели по две картофелины и собирались укладываться спать.
Пухов остался на ночь на сундуке, а Зворычный с женой полезли на печь. Пухов этому удивился — в былое время он не любил спать с женой: духота, теснота, клопы жрут, — а этот с осени на печь влез.
Однако дело его было постороннее, и он спросил Зворычного, когда все утихло:
— Петя! Ты не спишь?
— Нет, а что?
— Мне бы занятие надо! Что ж я у тебя нахлебником буду жить!
— Ладно, это устроим — завтра поговорим! — сказал сверху Зворычный и зевнул так, что кожа на лице полопалась.
«Зазнаваться начал, серый черт: в партию записался!»— подумал Пухов на сон грядущий и, слабея ото сна, открыл рот.
На другой день Пухова приняли слесарем на гидравлический пресс — он снова очутился за машиной, на родном месте.
Двое слесарей были старые знакомые, обоим им порознь Пухов рассказал свою историю — как раз то, что с ним не случилось, а что было — осталось неизвестным, и сам Пухов забывать начал.
— Ты бы теперь вождем стал, чего ж ты работаешь? — говорили слесаря Пухову.
— Вождей и так много, а паровозов нету! В дармоедах я состоять не буду! — сознательно ответил Пухов.
— Все равно, паровоз соберешь, а его из пушки расшибут! — сомневался в полезности труда один слесарь.
— Ну и пускай — все ж таки упор снаряду будет! — утверждал Пухов.
— Лучше в землю пусть стреляют: земля мягче и дешевле! — стоял на своем слесарь. — Зачем же зря технический продукт портить?
— А чтоб всему круговорот был! — разъяснял Пухов несведущему. — Паек берешь — паровоз даешь, паровоз в расход
— бери другой паек и все сначала делай! А так бы харчам некуда деваться было!
…Прожил Пухов у Зворычного еще с неделю, а потом переехал на самостоятельную квартиру.
Пухов помнил, что у Зворычного должен быть мальчишка — раньше был.
— Мальчугана-то отправили, что ль, куда, иль у родин ночует? — между прочим поинтересовался Пухов у хозяйки.
Та закачала головой и закрыла глаза фартуком — в знак своего горя.
Пухов примолк и задумался, хотя знал, что горе бабы неразумно.
«Оттого Петька и в партию залез, — сообразил Пухов. — Мальчонка умер — горе небольшое, а для родителя тоска. Деться ему некуда, баба у него — отрава, он и полез!»
Когда все забылось, хозяйка послала его дров поколоть. Пухов пошел и долго возился с суковатыми поленьями. Когда управился, он почувствовал слабость во всем корпусе и подумал
— как он стал маломощен от недоедания.
На дворе дул такой же усердный ветер, что и в старое время. Никаких революционных событий для него, стервеца, не существовало. Но Пухов был уверен, что и ветер со временем укротят посредством науки и техники.
В одиннадцать часов возвратился Зворычный. Все попили тыквенного чаю без сахара, съели по две картофелины и собирались укладываться спать.
Пухов остался на ночь на сундуке, а Зворычный с женой полезли на печь. Пухов этому удивился — в былое время он не любил спать с женой: духота, теснота, клопы жрут, — а этот с осени на печь влез.
Однако дело его было постороннее, и он спросил Зворычного, когда все утихло:
— Петя! Ты не спишь?
— Нет, а что?
— Мне бы занятие надо! Что ж я у тебя нахлебником буду жить!
— Ладно, это устроим — завтра поговорим! — сказал сверху Зворычный и зевнул так, что кожа на лице полопалась.
«Зазнаваться начал, серый черт: в партию записался!»— подумал Пухов на сон грядущий и, слабея ото сна, открыл рот.
На другой день Пухова приняли слесарем на гидравлический пресс — он снова очутился за машиной, на родном месте.
Двое слесарей были старые знакомые, обоим им порознь Пухов рассказал свою историю — как раз то, что с ним не случилось, а что было — осталось неизвестным, и сам Пухов забывать начал.
— Ты бы теперь вождем стал, чего ж ты работаешь? — говорили слесаря Пухову.
— Вождей и так много, а паровозов нету! В дармоедах я состоять не буду! — сознательно ответил Пухов.
— Все равно, паровоз соберешь, а его из пушки расшибут! — сомневался в полезности труда один слесарь.
— Ну и пускай — все ж таки упор снаряду будет! — утверждал Пухов.
— Лучше в землю пусть стреляют: земля мягче и дешевле! — стоял на своем слесарь. — Зачем же зря технический продукт портить?
— А чтоб всему круговорот был! — разъяснял Пухов несведущему. — Паек берешь — паровоз даешь, паровоз в расход
— бери другой паек и все сначала делай! А так бы харчам некуда деваться было!
…Прожил Пухов у Зворычного еще с неделю, а потом переехал на самостоятельную квартиру.