- Люди говорят, на табак скоро нехватка будет, - высказался старичок. - Семашка не велел больше желчное семя разводить, чтобы пролетариат жил чистым воздухом.
- На - закуривай! - дал бывший красноармеец папиросу старику..
- Я, товарищ, не занимаюсь.
- Кури, тебе говорят!
Старичок закурил из уваженья, не желая иметь опасности от встречного человека. Красноар-меец заговорил со мной.
- С ними едешь?
- Нет, я один.
- А сам-то кто будешь?
- Электротехник.
- Ну, здравствуй, - обрадовался красноармеец и дал мне свою руку.
Я для него был полезный кадр, и сам тоже обрадовался, что я нужный человек.
- А ты утром не соскочишь со мной? Ты бы в нашем колхозе дорог был: у нас там солнце не горит.
- Соскочу, - ответил я.
- Постой, а куда ж ты тогда едешь?
- Да мне хоть некуда - где понадоблюсь, там и выйду из вагона.
- Это хорошо, это нам полезно. А то все, понимаешь, заняты! Да еще смеются, гады, когда скажешь, что над нашим колхозом солнце не горит! А отчего ты не смеешься?
- А, может, мы зажжем ваше солнце? Там увидим - плакать или смеяться.
- Ну, раз ты так говоришь, то зажгем! - радостно воскликнул мой новый товарищ. - Хочешь, я за кипятком сбегаю? Сейчас Рязань будет.
- Мы вместе пойдем.
- Ты бы ярлык носил на картузе, что электротехник. А то я думал - ты подкулачник: у тебя вид скверный.
Утром мы сошли с ним на маленькой станции. Внутри станции был бедный пассажирский зал, от одного вида которого, от скуки и общей невзрачности у всякого человека заболевал живот. По стенам висели роскошные плакаты, изображающие пароходы, самолеты и курьерские поезда, плакаты призывали к далеким благополучным путешествиям и показывали задумчивых, сытых женщин, любующихся синей волжской водой, а также обильной природой на берегах.
В этом пассажирском зале присутствовал единственный человек, жевавший хлеб из сумки.
- Сидишь? - спросил его дежурный по станции, возвращаясь от ушедшего поезда. - Когда ж ты тронешься? Уже третья неделя пошла, как ты приехал.
- Ай я тебе мешаю, что ль? - ответил этот оседлый пассажир. - Чего тебе надо? Пол я тебе мету, окна протираю; намедни ты заснул, а я депешу принял и вышел, без шапки постоял, пока поезд промчался. Я живу у тебя нормально.
Дежурный больше не обижал пожилого человека.
- Ну живи дальше. Я только боюсь, ты пробудешь здесь еще месяца четыре, а потом потребуешь штата.
- Стат мне не нужен, - отказался пассажир. - С документами скорее пропадешь, а без бумажки я всегда проживу на самую слабую статью, потому что обо мне ничего не известно.
Мой спутник, демобилизованный красноармеец товарищ Кондров остановился от такого разговора.
- Имей в виду, - сказал он дежурному, - ты работаешь, как стервец; теперь у меня будет забота о тебе.
С этим мы вышли на полевую колесную дорогу. Голая природа весны окружила нас, сопротивляясь ветром в лицо, но нам было это не трудно.
