Роберт Рожественский. Монолог царя зверей

 
В катакомбах музея
                   пылится пастушья свирель,
бивень мамонта,
зуб кашалота
и прочие цацки…
 
 
Человек!
Ты послушай Царя
                 терпеливых зверей.
И прости, что слова мои
будут звучать не по-царски.
Я —
    последний из львов.
Но пускай за меня говорят —
лань
     в объятьях капкана,
ползучего смога
громадность.
И дельфинья семья,
                   за которой неделю подряд
с вертолёта охотился ты.
Чтоб развеяться малость.
Пусть тебе повстречается голубь,
                                 хлебнувший отрав,
муравейник сожжённый,
разрытые норы барсучьи,
оглушённая сёмга,
дрожащий от страха жираф,
и подстреленный лебедь,
и чайки —
          по горло в мазуте.
Пусть они голосят,
вопрошая карающий век.
Пусть они стороною обходят
                           любую машину…
Ты —
бесспорно — вершина природы,
                             мой брат человек.
Только
где и когда ты встречал
                        без подножья
                                     вершину?
Ты командуешь миром.
Пророчишь.
Стоишь у руля.
Ты — хозяин.
             Мы спорить с тобой
                                не хотим и не можем.
Но без нас, —
ты представь! —
разве будет землёю
                   земля?
Но без нас, —
ты пойми! —
разве море
           останется морем?
Будут жить на бетонном безмолвье
                                 одни слизняки.
Океан разольётся
огромной протухшею лужей!
Я тебя не пугаю.
Но очень уж сети
                 крепки.
И растёт скорострельность
                          твоих замечательных
                                              ружей.
Всё твоё на планете!
А нашего —
           нет ничего.
Так устроена жизнь.
Мы уже лишь на чучела
                      сгожи.
Зоопарки твои превосходны. —
Да жаль одного:
мы в твоих зоопарках
давно на себя
не похожи…
Так устроена жизнь.
Мы поладить с тобой не смогли.
Нашу поступь неслышную
тихие сумерки спрячут.
Мы уходим в историю
                    этой печальной земли.
Человечьи детёныши
вспомнят о нас.
И заплачут…
Мы —
пушистые глыбы тепла.
Мы —
живое зверьё.
Может, правда, что день ото дня
                                мир
                                    становится злее?..
Вот глядит на тебя
поредевшее царство моё.
Не мигая глядит.
                 И почти ни о чём не жалея.
И совсем ничего не прося.
Ни за что не коря.
Видно, в хоботы, ласты и когти
                               судьба не даётся…
 
 
Я
с седеющей гривы
                 срываю корону Царя!
И реву от бессилья…
А что мне ещё остаётся?
 

   [1971–1973]