В катакомбах музея пылится пастушья свирель, бивень мамонта, зуб кашалота и прочие цацки…
Человек! Ты послушай Царя терпеливых зверей. И прости, что слова мои будут звучать не по-царски. Я — последний из львов. Но пускай за меня говорят — лань в объятьях капкана, ползучего смога громадность. И дельфинья семья, за которой неделю подряд с вертолёта охотился ты. Чтоб развеяться малость. Пусть тебе повстречается голубь, хлебнувший отрав, муравейник сожжённый, разрытые норы барсучьи, оглушённая сёмга, дрожащий от страха жираф, и подстреленный лебедь, и чайки — по горло в мазуте. Пусть они голосят, вопрошая карающий век. Пусть они стороною обходят любую машину… Ты — бесспорно — вершина природы, мой брат человек. Только где и когда ты встречал без подножья вершину? Ты командуешь миром. Пророчишь. Стоишь у руля. Ты — хозяин. Мы спорить с тобой не хотим и не можем. Но без нас, — ты представь! — разве будет землёю земля? Но без нас, — ты пойми! — разве море останется морем? Будут жить на бетонном безмолвье одни слизняки. Океан разольётся огромной протухшею лужей! Я тебя не пугаю. Но очень уж сети крепки. И растёт скорострельность твоих замечательных ружей. Всё твоё на планете! А нашего — нет ничего. Так устроена жизнь. Мы уже лишь на чучела сгожи. Зоопарки твои превосходны. — Да жаль одного: мы в твоих зоопарках давно на себя не похожи… Так устроена жизнь. Мы поладить с тобой не смогли. Нашу поступь неслышную тихие сумерки спрячут. Мы уходим в историю этой печальной земли. Человечьи детёныши вспомнят о нас. И заплачут… Мы — пушистые глыбы тепла. Мы — живое зверьё. Может, правда, что день ото дня мир становится злее?.. Вот глядит на тебя поредевшее царство моё. Не мигая глядит. И почти ни о чём не жалея. И совсем ничего не прося. Ни за что не коря. Видно, в хоботы, ласты и когти судьба не даётся…
Я с седеющей гривы срываю корону Царя! И реву от бессилья… А что мне ещё остаётся?
