Алешка перевел дух, рванулся вперед. На груди его забился холостой рукав чекменя, рот повело в сторону. — Вы забрали их, кто сдуру набрехал, казнили, а вот купцов не трогаете! Купцы деньгой у вас жизню свою откупили! А нам и откупиться не за что, мы весь век в земле копаемся, а длинный рупь мимо нас идет. Они, каких расстреляли, может, и последнего быка с база согнали б, лишь бы жизню им оставили, но с них кострибуцию не требовали. Их взяли и поотвернули им головы. И ить мы все знаем, что делается в Вешках. Там купцы, попы — все целенькие. И в Каргинах, небось, целые. Мы слышим, что кругом делается. Добрая слава лежит, а худая по свету бежит! — Правильна! — одинокий крик сзади. Гомон вспух, потопил слова Алешки, но тот переждал время и, не обращая внимания на поднятую руку Штокмана, продолжал выкрикивать: — И мы поняли, что, может, советская власть и хороша, но коммунисты, какие на должностях засели, норовят нас в ложке воды утопить! Они нам солют за девятьсот пятый год, мы эти слова слыхали от красных солдатов. И мы так промеж себя судим: хотят нас коммунисты изнистожить, перевесть вовзят.[7] Чтоб и духу казачьего на Дону не было. Вот тебе мой сказ! Я зараз как пьяный: что на уме, то и на языке. А пьяные мы все от хорошей жизни, от обиды, что запеклась на вас, на коммунистов! Алешка нырнул в гущу полушубков, и над майданом надолго распростерлась потерянная тишина. Штокман заговорил, но его перебили выкриком из задних рядов: — Правда! Обижаются казаки! Вы послухайте, какие песни зараз на хуторах сложили. Словом не всякий решится сказать, а в песнях играют, с песни короткий спрос. А сложили такую «яблочко»:
Самовар кипит, рыба жарится, А кадеты придут — будем жалиться.
— Значит, есть на что жалиться! Кто-то некстати засмеялся. Толпа колыхнулась. Шепот, разговоры… Штокман ожесточенно нахлобучил малахай и, выхватив из кармана список, некогда написанный Кошевым, крикнул: — Нет, неправда! Не за что обижаться тем, кто за революцию! Вот за что расстреляли ваших хуторян, врагов советской власти… Слушайте! — и он внятно, с паузами стал читать:
СПИСОК арестованных врагов советской власти, препровождающихся в распоряжение следственной комиссии при ревтрибунале 15-й Инзенской дивизии № № п/п Фамилия, имя, отчество За что арестован Примечание 1 Коршунов Мирон Григорьевич б/ атаман, богатей, нажитый от чужого труда. 2 Синилин Иван Авдеевич Пущал пропаганды, чтобы свергнули советскую власть. 3 Кашулин Матвей Иванович То же самое. 4 Майданников Семен Гаврилов Надевал погоны, орал по улицам против власти. 5 Мелехов Пантелей Прокофьевич Член Войскового круга. 6 Мелехов Григорий Пантелеевич Подъесаул, настроенный против. Опасный. 7 Кашулин Андрей Матвеев Участвовал в расстреле красных казаков Подтелкова. 8 Бодовсков Федот Никифоров То же самое. 9 Богатырев Архип Матвеев Церковный титор. Против власти выступал в караулке. Возмутитель народа и контра революции. 10 Королев Захар Леонтьев Отказался сдать оружие. Ненадежный.
Против обоих Мелеховых и Бодовскова в примечании, не прочтенном Штокманом вслух, было указано: «Данные враги советской власти не доставляются, ибо двое из них в отсутствии, мобилизованы в обывательские подводы, повезли до станции Боковской патроны. А Мелехов Пантелей лежит в тифу. С приездом двое будут немедленно арестованы и доставлены в округ. А третий — как только подымется на ноги». Собрание несколько мгновений помолчало, а потом взорвалось криками: — Неверно! — Брешешь! Говорили они против власти! — За такие подобные следовает! — В зубы им заглядать, что ли? — Наговоры на них!
