По хутору отголосили вторые кочета. Небо прояснилось. Сквозь редкое ряднище облачков показались первые звезды. Потом ветер разметал облака, и небо глянуло на землю бесчисленными золотыми очами.
Вот в это-то время Выпряжкин и услышал впереди отчетливый шаг лошади, хруст бурьяна, звяк чего-то металлического, а немного погодя — и поскрипывание седла. Услышали и остальные казаки. Пальцы легли на спуски винтовок.
— Сготовьсь! — шепнул помощник взводного.
На фоне звездного неба возник словно вырезанный силуэт всадника. Кто-то ехал шагом по направлению к хутору.
— Сто-о-ой!.. Кто едет?.. Что пропуск?..
Казаки вскочили, готовые стрелять. Всадник остановился, подняв вверх руки.
— Товарищи, не стреляйте!
— Что пропуск!
— Товарищи!..
— Что пропуск? Взво-о-од…
— Стойте!.. Я один… Сдаюсь!..
— Погодите, братцы! Не стрелять!.. Живого возьмем!..
Помощник взводного подбежал к конному, Выпряжкин схватил коня за поводья. Всадник перенес ногу через седло, спешился.
— Ты кто таков? Красный? Ага, братцы, он! Вот у него и звезда на папахе. По-па-ал-ся, ааа!..
Всадник, разминая ноги, уже спокойно говорил:
— Ведите меня к вашему начальнику. Я имею передать ему сообщение большой важности. Я — командир Сердобского полка и прибыл сюда для ведения переговоров.
— Команди-и-ир?.. Убить его, братцы, гада! Дай, Лука, я ему зараз…
— Товарищи! Убить меня вы можете всегда, но прежде дайте мне сообщить вашему начальнику то, для чего я приехал. Повторяю: это огромной важности дело. Пожалуйста, возьмите мое оружие, если вы боитесь, что я убегу…
Красный командир стал расстегивать портупею.
— Сымай! Сымай! — торопил его один из казаков.
Снятые наган и сабля перешли в руки помкомвзвода.
— Обыщите сердобского командира! — приказал он, садясь на принадлежавшего красному командиру коня.
Захваченного обыскали. Помкомвзвода и казак Выпряжкин погнали его в хутор. Он шел пешком, рядом с ним шагал Выпряжкин, нес наперевес австрийский карабин, а позади ехал верхом довольный помкомвзвода.
Минут десять двигались молча. Конвоируемый часто закуривал, останавливаясь, полой шинели прикрывая гаснущие на ветру спички. Запах хороших папирос вывел Выпряжкина из терпения.
— Дай-ка мне, — попросил он.
— Пожалуйста!
Выпряжкин взял кожаный походный портсигар, набитый папиросами, достал из него папироску, а портсигар сунул себе в карман. Командир промолчал, но спустя немного, когда вошли в хутор, спросил:
— Вы куда меня ведете?
— Там узнаешь.
— А все же?
— К командиру сотни.
— Вы меня ведите к командиру бригады Богатыреву.
— Нету тут такого.
— Как это — нет? Мне известно, что он вчера прибыл со штабом в Бахмуткин и сейчас здесь.
— Нам про это неизвестно.
— Ну, полноте, товарищи! Мне известно, а вам неизвестно… Это не есть военный секрет, особенно когда он уже стал известен вашим врагам.
— Иди, иди!
— Я иду. Так вы меня сведите к Богатыреву.
— Помалкивай! Мне с тобой, по правилам службы, не дозволено гутарить.
— А портсигар взять — это дозволено по правилам службы?
— Мало ли что!.. Ступай, да язык придави, а то и шинелю зараз сопру. Ишь обидчивый какой!
Сотенного насилу растолкали. Он долго тер кулаками глаза, зевал, морщился и никак не мог уразуметь того, что ему говорил сияющий от радости помкомвзвода.
— Кто такой? Командир Сердобского полка? А ты не брешешь? Давай документы.
Через несколько минут он вместе с красным командиром шел на квартиру командующего бригадой Богатырева. Богатырев вскочил, как встрепанный, едва услышал о том, что захвачен и приведен командир Сердобского полка. Он застегнул шаровары, набросил на свои плотные плечи подтяжки, зажег пятилинейную лампочку, спросил у стоявшего навытяжку возле двери красного командира:
