Тихий Дон. Книга 4. Страница 024
Ошеломленный встречей, Григорий нашел в себе силы хрипловато проговорить:
— Здоро̀во дневали!
— Слава богу, — испуганно ответила ему хозяйка, безусловно осведомленная об отношениях Григория с ее племянницей и не ожидавшая от этой нечаянной встречи мужа и любовника ничего доброго.
Степан молча гладил левой рукою усы, загоревшихся глаз не сводил с Григория.
А тот, широко расставив ноги, стоял у порога, криво улыбался, говорил:
— Вот, зашел проведать… Извиняйте.
Степан молчал. Неловкая тишина длилась до тех пор, пока хозяйка не осмелилась пригласить Григория:
— Проходите, садитесь.
Теперь Григорию уж нечего было скрывать. Его появление на квартире у Аксиньи объяснило Степану все. И Григорий пошел напролом:
— А где же жена?
— А ты… ее пришел проведать? — тихо, но внятно спросил Степан и прикрыл глаза затрепетавшими ресницами.
— Ее, — со вздохом признался Григорий.
Он ждал в этот миг от Степана всего и, трезвея, готовился к защите. Но тот приоткрыл глаза (в них уже погас недавний огонь), сказал:
— Я послал ее за водкой, она зараз прийдет. Садись, подожди.
Он даже встал — высокий и ладный — и подвинул Григорию стул; не глядя на хозяйку, попросил:
— Тетка, дайте чистый стакан. — И — Григорию: — Выпьешь?
— Немножко можно.
— Ну, садись.
Григорий присел к столу… Оставшееся в бутылке Степан разлил поровну в стаканы, поднял на Григория задернутые какой-то дымкой глаза.
— За все хорошее!
— Будем здоровы!
Чокнулись. Выпили. Помолчали. Хозяйка, проворная как мышь, подала гостю тарелку и вилку с выщербленным черенком.
— Кушайте рыбку! Это малосольная.
— Благодарствую.
— А вы кладите на тарелку, угощайтесь! — потчевала повеселевшая хозяйка.
Она была донельзя довольна тем, что все обошлось так по-хорошему, без драки, без битья посуды, без огласки. Суливший недоброе разговор окончился. Муж мирно сидел за общим столом с дружком жены. Теперь они молча ели и не смотрели друг на друга. Предупредительная хозяйка достала из сундука чистый рушник и как бы соединила Григория со Степаном, положив концы его обоим на колени.
— Ты почему не в сотне? — обгладывая подлещика, спросил Григорий.
— Тоже проведать пришел, — помолчав, ответил Степан, и по тону его никак нельзя было определить, серьезно он говорит или с издевкой.
— Сотня дома, небось?
— Все в хуторе гостюют. Что ж, допьем?
— Давай.
— Будем здоровы!
— За все доброе!
В сенцах звякнула щеколда. Окончательно отрезвевший Григорий глянул исподлобья на Степана, заметил, как бледность снова волной омыла его лицо.
Аксинья, закутанная в ковровый платок, не узнавая Григория, подошла к столу, глянула сбоку, и в черных расширившихся глазах ее плеснулся ужас. Задохнувшись, она насилу выговорила:
— Здравствуйте, Григорий Пантелевич!
Лежавшие на столе большие узловатые руки Степана вдруг мелко задрожали, и Григорий, видевший это, молча поклонился Аксинье, не проронив ни слова.
Ставя на стол две бутылки самогона, она снова метнула на Григория взгляд, полный тревоги и скрытой радости, повернулась и ушла в темный угол горницы, села на сундук, трясущимися руками поправила прическу. Преодолев волнение, Степан расстегнул воротник душившей его рубахи, налил дополна стаканы, повернулся лицом к жене:
— Возьми стакан и садись к столу.
— Я не хочу.
— Садись!
— Я же не пью ее, Степа!
— Сколько разов говорить? — голос Степана дрогнул.
— Садись, соседка! — Григорий ободряюще улыбнулся.
Она с мольбой взглянула на него, быстро подошла к шкафчику. С полки упало блюдечко, со звоном разбилось.
— Ах, беда-то какая! — Хозяйка огорченно всплеснула руками.
Аксинья молча собирала осколки.
Степан налил и ей стакан доверху, и снова глаза его вспыхнули тоской и ненавистью.
— Ну, выпьем… — начал он и умолк.
— Здоро̀во дневали!
— Слава богу, — испуганно ответила ему хозяйка, безусловно осведомленная об отношениях Григория с ее племянницей и не ожидавшая от этой нечаянной встречи мужа и любовника ничего доброго.
Степан молча гладил левой рукою усы, загоревшихся глаз не сводил с Григория.
А тот, широко расставив ноги, стоял у порога, криво улыбался, говорил:
— Вот, зашел проведать… Извиняйте.
Степан молчал. Неловкая тишина длилась до тех пор, пока хозяйка не осмелилась пригласить Григория:
— Проходите, садитесь.
Теперь Григорию уж нечего было скрывать. Его появление на квартире у Аксиньи объяснило Степану все. И Григорий пошел напролом:
— А где же жена?
— А ты… ее пришел проведать? — тихо, но внятно спросил Степан и прикрыл глаза затрепетавшими ресницами.
— Ее, — со вздохом признался Григорий.
Он ждал в этот миг от Степана всего и, трезвея, готовился к защите. Но тот приоткрыл глаза (в них уже погас недавний огонь), сказал:
— Я послал ее за водкой, она зараз прийдет. Садись, подожди.
Он даже встал — высокий и ладный — и подвинул Григорию стул; не глядя на хозяйку, попросил:
— Тетка, дайте чистый стакан. — И — Григорию: — Выпьешь?
— Немножко можно.
— Ну, садись.
Григорий присел к столу… Оставшееся в бутылке Степан разлил поровну в стаканы, поднял на Григория задернутые какой-то дымкой глаза.
— За все хорошее!
— Будем здоровы!
Чокнулись. Выпили. Помолчали. Хозяйка, проворная как мышь, подала гостю тарелку и вилку с выщербленным черенком.
— Кушайте рыбку! Это малосольная.
— Благодарствую.
— А вы кладите на тарелку, угощайтесь! — потчевала повеселевшая хозяйка.
Она была донельзя довольна тем, что все обошлось так по-хорошему, без драки, без битья посуды, без огласки. Суливший недоброе разговор окончился. Муж мирно сидел за общим столом с дружком жены. Теперь они молча ели и не смотрели друг на друга. Предупредительная хозяйка достала из сундука чистый рушник и как бы соединила Григория со Степаном, положив концы его обоим на колени.
— Ты почему не в сотне? — обгладывая подлещика, спросил Григорий.
— Тоже проведать пришел, — помолчав, ответил Степан, и по тону его никак нельзя было определить, серьезно он говорит или с издевкой.
— Сотня дома, небось?
— Все в хуторе гостюют. Что ж, допьем?
— Давай.
— Будем здоровы!
— За все доброе!
В сенцах звякнула щеколда. Окончательно отрезвевший Григорий глянул исподлобья на Степана, заметил, как бледность снова волной омыла его лицо.
Аксинья, закутанная в ковровый платок, не узнавая Григория, подошла к столу, глянула сбоку, и в черных расширившихся глазах ее плеснулся ужас. Задохнувшись, она насилу выговорила:
— Здравствуйте, Григорий Пантелевич!
Лежавшие на столе большие узловатые руки Степана вдруг мелко задрожали, и Григорий, видевший это, молча поклонился Аксинье, не проронив ни слова.
Ставя на стол две бутылки самогона, она снова метнула на Григория взгляд, полный тревоги и скрытой радости, повернулась и ушла в темный угол горницы, села на сундук, трясущимися руками поправила прическу. Преодолев волнение, Степан расстегнул воротник душившей его рубахи, налил дополна стаканы, повернулся лицом к жене:
— Возьми стакан и садись к столу.
— Я не хочу.
— Садись!
— Я же не пью ее, Степа!
— Сколько разов говорить? — голос Степана дрогнул.
— Садись, соседка! — Григорий ободряюще улыбнулся.
Она с мольбой взглянула на него, быстро подошла к шкафчику. С полки упало блюдечко, со звоном разбилось.
— Ах, беда-то какая! — Хозяйка огорченно всплеснула руками.
Аксинья молча собирала осколки.
Степан налил и ей стакан доверху, и снова глаза его вспыхнули тоской и ненавистью.
— Ну, выпьем… — начал он и умолк.