Тихий Дон. Книга 4. Страница 040
— Заезжал домой.
— Командир дивизии во время боевых операций изволит гостить дома! В дивизии — бардак! Распущенность! Безобразие! — Генеральский бас все громче грохотал в тесной комнатушке; за дверями уже ходили на цыпочках и шептались, пересмеиваясь, адъютанты; щеки Копылова все больше и больше бледнели, а Григорий, глядя на побагровевшее лицо генерала, на его сжатые отечные кулаки, чувствовал, как и в нем самом просыпается неудержимая ярость.
Фицхалауров с неожиданной легкостью вскочил, — ухватясь за спинку стула, кричал:
— У вас не воинская часть, а красногвардейский сброд!.. Отребье, а не казаки! Вам, господин Мелехов, не дивизией командовать, а денщиком служить!.. Сапоги чистить! Слышите вы?! Почему не был выполнен приказ?! Митинга не провели? Не обсудили? Зарубите себе на носу: здесь вам не товарищи, и большевицких порядков мы не позволим заводить!.. Не поз-волим!..
— Я попрошу вас не орать на меня! — глухо сказал Григорий и встал, отодвинув ногой табурет.
— Что вы сказали?! — перегнувшись через стол, задыхаясь от волнения, прохрипел Фицхалауров.
— Прошу на меня не орать! — громче повторил Григорий. — Вы вызвали нас для того, чтобы решать… — На секунду смолк, опустил глаза и, не отрывая взгляда от рук Фицхалаурова, сбавил голос почти до шепота: — Ежли вы, ваше превосходительство, спробуете тронуть меня хоть пальцем, — зарублю на месте!
В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось прерывистое дыхание Фицхалаурова. С минуту стояла тишина. Чуть скрипнула дверь. В щелку заглянул испуганный адъютант. Дверь так же осторожно закрылась. Григорий стоял, не снимая руки с эфеса шашки. У Копылова мелко дрожали колени, взгляд его блуждал где-то по стене. Фицхалауров тяжело опустился на стул, старчески покряхтел, буркнул:
— Хорошенькое дело! — И уже совсем спокойно, но не глядя на Григория: — Садитесь. Погорячились, и хватит. Теперь извольте слушать: приказываю вам немедленно перебросить все конные части… Да садитесь же!..
Григорий присел, рукавом вытер обильный пот, внезапно проступивший на лице.
— …Так вот, все конные части немедленно перебросьте на юго-восточный участок и тотчас же идите в наступление. Правым флангом вы будете соприкасаться со Вторым батальоном войскового старшины Чумакова…
— Дивизию я туда не поведу, — устало проговорил Григорий и полез в карман шаровар за платком. Кружевной Натальиной утиркой еще раз вытер пот со лба, повторил: — Дивизию туда не поведу.
— Это почему?
— Перегруппировка займет много времени…
— Это вас не касается. За исход операции отвечаю я.
— Нет, касается, и отвечаете не только вы…
— Вы отказываетесь выполнить мое приказание? — с видимым усилием сдерживая себя, хрипло спросил Фицхалауров.
— Да.
— В таком случае потрудитесь сейчас же сдать командование дивизией! Теперь мне понятно, почему не был выполнен мой вчерашний приказ…
— Это уж как вам угодно, только дивизию я не сдам.
— Как прикажете вас понимать?
— А так, как я сказал. — Григорий чуть заметно улыбнулся.
— Я вас отстраняю от командования! — Фицхалауров повысил голос, и тотчас же Григорий встал.
— Я вам не подчиняюсь, ваше превосходительство!
— А вы вообще-то кому-нибудь подчиняетесь?
— Да, командующему повстанческими силами Кудинову подчиняюсь. А от вас мне все это даже удивительно слухать… Пока мы с вами на равных правах. Вы командуете дивизией, и я тоже. И пока вы на меня не шумите… Вот как только переведут меня в сотенные командиры, тогда — пожалуйста. Но драться… — Григорий поднял грязный указательный палец и, одновременно и улыбаясь и бешено сверкая глазами, закончил: —…драться и тогда не дам!
Фицхалауров встал, поправил душивший его воротник, с полупоклоном сказал:
— Нам больше не о чем разговаривать. Действуйте как хотите. О вашем поведении я немедленно сообщу в штаб армии, и, смею вас уверить, результаты не замедлят сказаться. Военно-полевой суд у нас пока действует безотказно.
— Командир дивизии во время боевых операций изволит гостить дома! В дивизии — бардак! Распущенность! Безобразие! — Генеральский бас все громче грохотал в тесной комнатушке; за дверями уже ходили на цыпочках и шептались, пересмеиваясь, адъютанты; щеки Копылова все больше и больше бледнели, а Григорий, глядя на побагровевшее лицо генерала, на его сжатые отечные кулаки, чувствовал, как и в нем самом просыпается неудержимая ярость.
Фицхалауров с неожиданной легкостью вскочил, — ухватясь за спинку стула, кричал:
— У вас не воинская часть, а красногвардейский сброд!.. Отребье, а не казаки! Вам, господин Мелехов, не дивизией командовать, а денщиком служить!.. Сапоги чистить! Слышите вы?! Почему не был выполнен приказ?! Митинга не провели? Не обсудили? Зарубите себе на носу: здесь вам не товарищи, и большевицких порядков мы не позволим заводить!.. Не поз-волим!..
— Я попрошу вас не орать на меня! — глухо сказал Григорий и встал, отодвинув ногой табурет.
— Что вы сказали?! — перегнувшись через стол, задыхаясь от волнения, прохрипел Фицхалауров.
— Прошу на меня не орать! — громче повторил Григорий. — Вы вызвали нас для того, чтобы решать… — На секунду смолк, опустил глаза и, не отрывая взгляда от рук Фицхалаурова, сбавил голос почти до шепота: — Ежли вы, ваше превосходительство, спробуете тронуть меня хоть пальцем, — зарублю на месте!
В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось прерывистое дыхание Фицхалаурова. С минуту стояла тишина. Чуть скрипнула дверь. В щелку заглянул испуганный адъютант. Дверь так же осторожно закрылась. Григорий стоял, не снимая руки с эфеса шашки. У Копылова мелко дрожали колени, взгляд его блуждал где-то по стене. Фицхалауров тяжело опустился на стул, старчески покряхтел, буркнул:
— Хорошенькое дело! — И уже совсем спокойно, но не глядя на Григория: — Садитесь. Погорячились, и хватит. Теперь извольте слушать: приказываю вам немедленно перебросить все конные части… Да садитесь же!..
Григорий присел, рукавом вытер обильный пот, внезапно проступивший на лице.
— …Так вот, все конные части немедленно перебросьте на юго-восточный участок и тотчас же идите в наступление. Правым флангом вы будете соприкасаться со Вторым батальоном войскового старшины Чумакова…
— Дивизию я туда не поведу, — устало проговорил Григорий и полез в карман шаровар за платком. Кружевной Натальиной утиркой еще раз вытер пот со лба, повторил: — Дивизию туда не поведу.
— Это почему?
— Перегруппировка займет много времени…
— Это вас не касается. За исход операции отвечаю я.
— Нет, касается, и отвечаете не только вы…
— Вы отказываетесь выполнить мое приказание? — с видимым усилием сдерживая себя, хрипло спросил Фицхалауров.
— Да.
— В таком случае потрудитесь сейчас же сдать командование дивизией! Теперь мне понятно, почему не был выполнен мой вчерашний приказ…
— Это уж как вам угодно, только дивизию я не сдам.
— Как прикажете вас понимать?
— А так, как я сказал. — Григорий чуть заметно улыбнулся.
— Я вас отстраняю от командования! — Фицхалауров повысил голос, и тотчас же Григорий встал.
— Я вам не подчиняюсь, ваше превосходительство!
— А вы вообще-то кому-нибудь подчиняетесь?
— Да, командующему повстанческими силами Кудинову подчиняюсь. А от вас мне все это даже удивительно слухать… Пока мы с вами на равных правах. Вы командуете дивизией, и я тоже. И пока вы на меня не шумите… Вот как только переведут меня в сотенные командиры, тогда — пожалуйста. Но драться… — Григорий поднял грязный указательный палец и, одновременно и улыбаясь и бешено сверкая глазами, закончил: —…драться и тогда не дам!
Фицхалауров встал, поправил душивший его воротник, с полупоклоном сказал:
— Нам больше не о чем разговаривать. Действуйте как хотите. О вашем поведении я немедленно сообщу в штаб армии, и, смею вас уверить, результаты не замедлят сказаться. Военно-полевой суд у нас пока действует безотказно.