Василий Шукшин. Волки!

   В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не любил тестя;
   Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.
   – Спишь? – живо заговорил Наум. – Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все царство небесное проспать. Здравствуйте.
   – Я туда не сильно хотел. Не устремляюсь.
   – Зря. Вставай-ка… Поедем съездим за дровишками. Я у бригадира выпросил две подводы. Конечно, не за "здорово живешь", но черт с ним – дров надо.
   Иван полежал, подумал… И стал одеваться.
   – Вот ведь почему молодежь в город уходит? – заговорил он.– Да потому, что там отработал норму – иди гуляй. Отдохнуть человеку дают. Здесь как проклятый: ни дня, ни ночи. Ни воскресенья.
   – Што же, без дров сидеть? – спросила Нюра, жена Ивана.– Ему же коня достали, и он же еще недовольный.
   – Я слыхал: в городе тоже работать надо,– заметил тесть.
   – Надо, Я бы счас с удовольствием лучше водопровод пошел рыть, траншеи: выложился раз, зато потом без горя – и вода и отопление.
   – С одной стороны, конечно, хорошо – водопровод, с другой – беда: ты б тогда совсем заспался. Ну, хватит, поехали.
   – Завтракать будешь? – спросила жена.
   Иван отказался – не хотелось.
   – С похмелья? – полюбопытствовал Наум,
   – Так точно, ваше благородие!
   – Да-а… Вот так. А ты говоришь – водопровод… Ну, поехали.
   День был солнечный, ясный. Снег ослепительно блестел. В лесу тишина и нездешний покой.
   Ехать надо было далеко, верст двадцать: ближе рубить не разрешалось, Наум ехал впереди и все возмущался:
   – Черт те чего!.. Из лесу в лес – за дровами.
   Иван дремал в санях. Мерная езда убаюкивала.
   Выехали на просеку, спустились в открытую логовину, стали подыматься в гору. Там, на горе, снова синей стеной вставал лес.
   Почти выехали в гору… И тут увидели, недалеко от дороги,– пять штук. Вышли из леса, стоят, ждут. Волки.
   Наум остановил коня, негромко, нараспев заматерился:
   – Твою в душеньку ма-ать… Голубочки сизые. Выставились.
   Конь Ивана, молодой, трусливый, попятился, заступил оглоблю. Иван задергал вожжами, разворачивая его. Конь храпел, бил ногами – не мог перешагнуть оглобину.
   Волки двинулись с горы, Наум уже развернулся, крикнул:
   – Ну, што ты?!
   Иван выскочил из саней, насилу втолкал коня в оглобли… Упал в сани. Конь сам развернулся и с места взял в мах.
   Наум был уже далеко.
   – Грабю-ут! – заполошно орал он, нахлестывая коня.
   Волки серыми комками податливо катились с горы, наперерез подводам.
   – Грабю-ут! – орал Наум.
   "Что он, с ума сходит? – невольно подумал Иван. – Кто кого грабит?" Он испугался, но как-то странно: был и страх, и жгучее любопытство, и смех брал над тестем. Скоро, однако, любопытство прошло. И смешно тоже уже не было. Волки достигли дороги метрах в ста позади саней и, вытянувшись цепочкой, стали легко нагонять. Иван крепко вцепился в передок саней и смотрел на волков.
   Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой… Уже только метров пятнадцать – двадцать отделяло его от саней. Ивана поразило несходство волка с овчаркой. Раньше он волков так близко не видел и считал, что это что-то вроде овчарки, только крупнее. Сейчас понял, что волк – это волк, зверь. Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить: страх, ласка, неожиданный властный окрик человека. Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал… Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост.
   Иван оглядел сани – ничего, ни малого прутика. Оба топора в санях тестя. Только клок сена под боком да бич в руке.
   – Грабю-ут! – кричал Наум.
   Ивана охватил настоящий страх.
   Передний, очевидно вожак, стал обходить сани, примериваясь к лошади. Он был в каких-нибудь двух метрах… Иван привстал и, держась левой рукой за отводину саней, огрел вожака бичом. Тот не ждал этого, лязгнул зубами, прыгнул в сторону, сбился с маха… Сзади налетели другие. Вся стая крутнулась с разгона вокруг вожака. Тот присел на задние лапы, ударил клыками одного, другого… И снова, вырвавшись вперед, легко догнал сани. Иван привстал, ждал момента… Хотел еще раз достать вожака. Но тот стал обходить сани дальше. И еще один отвалил в сторону от своры и тоже начал обходить сани-с другой стороны. Иван стиснул зубы, сморщился… "Конец. Смерть". Глянул вперед.
   Наум нахлестывал коня. Оглянулся, увидел, как обходят зятя волки, и быстро отвернулся.
   – Грабю-ут!
   – Придержи малость, отец!.. Дай топор! Мы отобьемся!..
   – Грабю-ут!
   – Придержи, мы отобьемся!.. Придержи малость, гад такой!
   – Кидай им чево-нибудь! – крикнул Наум.
   Вожак поравнялся с лошадью и выбирал момент, чтоб прыгнуть на нее. Волки, бежавшие сзади, были совсем близко: малейшая задержка, и они с ходу влетят в сани – и конец. Иван кинул клочок сена; волки не обратили на это внимания.
   – Отец, сука, придержи, кинь топор!
   Наум обернулся:
   – Ванька!.. Гляди, кину!..
   – Ты придержи!
   – Гляди, кидаю! – Наум бросил на обочину дороги топор.
   Иван примерился… Прыгнул из саней, схватил топор… Прыгая, он пугнул трех задних волков, они отскочили в сторону, осадили бег, намереваясь броситься на человека. Но в то самое мгновение вожак, почувствовав под собой твердый наст, прыгнул. Конь шарахнулся в сторону, в сугроб… Сани перевернулись: оглобли свернули хомут, он захлестнул коню горло. Конь захрипел, забился в оглоблях. Волк, настигавший жертву с другой стороны, прыгнул под коня и ударом когтистой лапы распустил ему брюхо повдоль. Три отставших волка бросились тоже к жертве. В следующее мгновение все пять рвали мясо еще дрыгавшей лошади, растаскивали на ослепительно белом снегу дымящиеся клубки сизо-красных кишок, урчали, Вожак дважды прямо глянул своими желтыми круглыми глазами на человека…
   Все случилось так чудовищно скоро и просто, что смахивало скорей на сон. Иван стоял с топором в руках, растерянно смотрел на жадное, торопливое пиршество. Вожак еще раз глянул на него… И взгляд этот, торжествующий, наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор, заорал что было силы и кинулся к волкам. Они нехотя отбежали несколько шагов и остановились, облизывая окровавленные рты. Делали они это так старательно и увлеченно, что, казалось, человек с топором нимало их не занимает. Впрочем, вожак смотрел внимательно и прямо. Иван обругал его самыми страшными словами, какие знал, Взмахнул топором и шагнул к нему… Вожак не двинулся с места. Иван тоже остановился,
   – Ваша взяла,– сказал он.– Жрите, сволочи.– И пошел в деревню. На растерзанного коня старался не смотреть. Но не выдержал, глянул… И сердце сжалось от жалости, и злость великая взяла на тестя. Он скорым шагом пошел по дороге.
   – Ну погоди!.. Погоди у меня, змей ползучий. Ведь отбились бы и конь был бы целый. Шкура.
   Наум ждал зятя за поворотом. Увидев его живого и невредимого, искренне обрадовался:
   – Живой? Слава те господи! – На совести у него все-таки было нелегко.
   – Живой1 – откликнулся Иван.– А ты тоже живой?
   Наум почуял в голосе зятя недоброе. На всякий случай зашагнул в сани.
   – Ну, что они там?..
   – Поклон тебе передают. Шкура!..
   – Чего ты? Лаешься-то?..
   – Счас я тебя бить буду, а не лаяться.– Иван подходил к саням.
   Наум стегнул лошадь.
   – Стой! – крикнул Иван и побежал за санями.– Стой, паразит!
   Наум опять нахлестывал коня… Началась другая гонка: человек догонял человека.
   – Стой, тебе говорят! – крикнул Иван.
   – Заполошный! – кричал в ответ Наум.– Чего ты взъелся-то? С ума, что ли, спятил? Я-то при чем здесь?
   – Ни при чем?! Мы бы отбились, а ты предал!..
   – Да где же отбились?! Где отбились-то, ты што!
   – Предал, змей! Я тебя проучу малость. Не уйдешь ты от меня, остановись лучше, Одного отметелю – не так будет позорно. А то при людях отлуплю, И расскажу все… Остановись лучше!
   – Сейчас – остановился, держи карман! – Наум нахлестывал коня.– Оглоед чертов… откуда ты взялся на нашу голову!
   – Послушай доброго совета – остановись! – Иван стал выдыхаться.– Тебе же лучше: отметелю и никому не скажу.
   – Тебя, дьявола, голого почесть в родню приняли, и ты же на меня с топором! Стыд-то есть или нету?
   – Вот отметелю, потом про стыд поговорим. Остановись! – Иван бежал медленно, уже далеко отстал, И наконец вовсе бросил догонять. Пошел шагом.
   – Найду, никуда не денешься! – крикнул он напоследок тестю.
   Дома у себя Иван никого не застал: на двери висел замок. Он отомкнул его, вошел в дом. Поискал в шкафу… Нашел недопитую вчера бутылку водки, налил стакан, выпил и пошел к тестю. В ограде тестя стояла выпряженная лошадь.
   – Дома,– удовлетворенно сказал Иван.– Счас будем уроки учить.
   Толкнулся в дверь – не заперто. Он ждал, что будет заперто. Иван вошел в избу…
   Его ждали: в избе сидели тесть, жена Ивана и милиционер. Милиционер улыбался:
   – Ну что, Иван?
   – Та-ак… Сбегал уже? – спросил Иван, глядя на тестя.
   – Сбегал, сбегал, Налил шары-то, успел?
   – Малость принял для… красноречия. – Иван сел на табуретку.
   – Ты чего это, Иван? С ума, что ли, сошел? – поднялась Нюра.– Ты што?
   – Хотел папаню твоего поучить… Как надо человеком быть.
   – Брось ты, Иван,– заговорил милиционер, – Ну, случилось несчастье, испугались оба… Кто же ждал, что так будет? Стихия.
   – Мы бы легко отбились. Я потом один был с ними…
   – Я же тебе бросил топор? Ты попросил, я бросил. Чего еще-то от меня требовалось?
   – Самую малость: чтоб ты человеком был, А ты – шкура. Учить я тебя все равно буду.
   – Учитель выискался! Сопля… Гол как сокол, пришел в дом на все на готовенькое да еще грозится. Да еще недовольный всем: водопроводов, видите ли, нету!
   – Да не в этом дело, Наум,– сказал милиционер,– При чем тут водопровод?
   – В деревне плохо!.. В городе лучше, – продолжал Наум. – А чево приперся сюда? Недовольство свое показывать? Народ возбуждать против Советской власти?
   – От сука! – изумился Иван. И встал. Милиционер тоже встал.
   – Бросьте вы! Пошли, Иван…
   – Таких взбудителев-то знаешь куда девают? – не унимался Наум,
   – Знаю! – ответил Иван. – В прорубь головой… – И шагнул к тестю.
   Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы. На улице остановились, закурили.
   – Ну не паразит ли! – все изумлялся Иван.– И на меня же попер.
   – Да брось ты его!
   – Нет, отметелить я его должен.
   – Ну и заработаешь! Из-за дерьма.
   – Куда ты меня счас?!
   – Пойдем, переночуешь у нас… Остынешь. А то себе хуже сделаешь. Не связывайся.
   – Нет, это же… што ж это за человек?
   – Нельзя, Иван, нельзя: кулаками ничего не докажешь.
   Пошли по улице по направлению к сельской кутузке,
   – Там-то не мог? – спросил вдруг милиционер.
   – Не догнал! – с досадой сказал Иван.– Не мог догнать.
   – Ну вот… Теперь – все, теперь нельзя.
   – Коня жалко.
   – Да…
   Замолчали. Долго шли молча.
   – Слушай: отпусти ты меня. – Иван остановился. – Ну чего я в воскресенье там буду?! Не трону я его.
   – Да нет, пойдем. А то потом не оберешься… Тебя жалеючи, говорю. Пойдем счас в шахматишки сыграем… Играешь в шахматы?
   Иван сплюнул на снег окурок и полез в карман за другой папироской.
   – Играю.