- Все бьемся... Как жить?..
- Дед мой выше Голицына сидел, - говорил Тыртов, - у гроба Михаила Федоровича дневал и ночевал. А мы дома в лаптях ходим... К стыду уж привыкли. Не о чести думать, а как живу быть... Отец в Поместном приказе с просьбами весь лоб расколотил: ныне без доброго посула и не попросишь. Дьяку - дай, подьячему - дай, младшему подьячему - дай. Да еще не берут - косоротятся... Просили мы о малом деле подьячего, Степку Ремезова, послали ему посулы, десять алтын, - едва эти деньги собрали, - да сухих карасей пуд. Деньги-то он взял, жаждущая рожа и пьяная, а карасей велел на двор выкинуть... Иные, кто половчее, домогаются... Володька Чемоданов с челобитной до царя дошел, два сельца ему в вечное владенье дано. А Володька, - все знают, в прошлую войну от поляков без памяти бегал с поля, и отец его под Смоленском три раза бегал с поля... Так, чем их за это наделов лишить, из дворов выбить прочь, - их селами жалуют... Нет правды...
Помолчали. От печи пыхало жаром. Сухо тыркали сверчки. Тишина, скука. Даже собаки перестали брехать на дворе. Волков проговорил, задумавшись:
- Король бы какой взял нас на службу - в Венецию, или в Рим, или в Вену... Ушел бы я без оглядки... Василий Васильевич Голицын отцу моему крестному книгу давал, так я брал ее читать... Все народы живут в богатстве, в довольстве, одни мы нищие... Был недавно в Москве, искал оружейника, послали меня на Кукуй-слободу, к немцам... Ну, что ж, они не православные, - их бог рассудит... А как вошел я за ограду, - улицы подметены, избы чистые, веселые, в огородах - цветы... Иду и робею и - дивно, ну будто во сне... Люди приветливые и ведь тут же, рядом с нами живут. И - богатство! Один Кукуй богаче всей Москвы с пригородами...
- Торговлишкой заняться? Опять деньги нужны. - Михайла поглядел на босые ноги. - В стрельцы пойти? Тоже дело не наживочное. Покуда до сотника доберешься, - горб изломают. Недавно к отцу заезжал конюх из царской конюшни, Данило Меньшиков, рассказывал: казна за два с половиной года жалованье задолжала стрелецким полкам. А поди пошуми, - сажают за караул. Полковник Пыжов гоняет стрельцов на свои подмосковные вотчины, и там они работают как холопы... А пошли жаловаться, - челобитчиков били кнутом перед съезжей избой. Ох, стрельцы злы... Меньшиков говорил: погодите, они еще покажут...
- Слышно, говорят: кто в боярской-то шубе, и не езди за Москву-реку.
- А что ты хочешь? Все обнищали... Такая тягота от даней, оброков, пошлин, - беги без оглядки... Меньшиков рассказывал: иноземцы - те торгуют, в Архангельске, в Холмогорах поставлены дворы у них каменные. За границей покупают за рубль, продают у нас за три... А наши купчишки от жадности только товар гноят. Посадские от беспощадного тягла бегут кто в уезды, кто в дикую степь. Ныне прорубные деньги стали брать, за проруби в речке... А куда идут деньги? Меньшиков рассказывал: Василий Васильевич Голицын палаты воздвиг на реке Неглинной. Снаружи обиты они медными листами, а внутри - золотой кожей...
Василий поднял голову, посмотрел на Михайлу. Тот подобрал ноги под лавку и тоже глядит на Василия. Только что сидел смирный человек - подменили, - усмехнулся, ногой задрожал, лавка под ним заходила...
- Ты чего? - спросил Василий тихо...
- На прошлой неделе под селом Воробьевым опять обоз разбили. Слыхал? (Василий нахмурился, взялся за четки.) Суконной сотни купцы везли красный товар... Погорячились в Москву к ужину доехать, не доехали... Купчишко-то один жив остался, донес. Кинулись ловить разбойников, одни следы нашли, да и те замело...
Михайла задрожал плечами, засмеялся:
- Не пужайся, я там не был, от Меньшикова слыхал... (Он наклонился к Василию.) Следочки-то, говорят, прямо на Варварку привели, на двор к Степке Одоевскому... Князь Одоевского меньшому сыну... Нам с тобой однолетку...
- Спать надо ложиться, спать пора, - угрюмо сказал Василий.
