Петр Первый. Книга 1. Страница 016
Стены обиты рытым бархатом. На полу - ковры и коврики - пестрота. Бархатные налавочники на лавках. На подоконниках - шитые жемчугом наоконники. У стен - сундуки и ларцы, покрытые шелком и бархатом. Любую такую покрышку - на зипун или на ферязь, и во сне не приснится... Против окон - деревянная башенка с часами, на ней - медный слон.
- А, Миша, здорово, - проговорил Степка Одоевский, стоя в дверях. Михайла подошел к нему, поклонился - пальцами до ковра. Степка в ответ кивнул. Все же, не как холопу, а как дворянскому сыну, подал влажную руку - пожать. - Садись, будь гостем.
Он сел, играя тростью. Сел и Михайла. На Степкиной обритой голове - вышитая каменьями туфейка. Лоб - бочонком, без бровей, веки красные, нос - кривоватый, на маленьком подбородке - реденький пушок. "Такого соплей перешибить выродка, и такому - богатство", - подумал Михайла и униженно, как подобает убогому, стал рассказывать про неудачи, про бедность, заевшую его молодой век.
- Степан Семеныч, для бога, научи ты меня, холопа твоего, куда голову приклонить... Хоть в монастырь иди... Хоть на большую дорогу с кистенем... - Степка при этих словах отдернул голову к стене, остеклянились у него выпуклые глаза. Но Михайла и виду не подал, - сказал про кистень будто так, по скудоумию... - Степан Семеныч, ведь сил больше нет терпеть нищету проклятую...
Помолчали. Михайла негромко, - прилично, - вздыхал. Степка с недоброй усмешкой водил концом трости по крылатому зверю на ковре.
- Что ж тебе присоветовать, Миша... Много есть способов для умного, а для дураков всегда сума да тюрьма... Вон, хоть бы тот же Володька Чемоданов две добрые деревеньки оттягал у соседа... Леонтий Пусторослев недавно усадьбу добрую оттягал в Москве у Чижовых...
- Слыхал, дивился... Да как ухватиться-то за такое дело - оттягать? Шутка ли!
- Присмотри деревеньку, да и оговори того помещика. Все так делают...
- Как это - оговори?
- А так: бумаги, чернил купи на копейку у площадного подьячего и настрочи донос...
- Да в чем оговаривать-то? На что донос?
- Молод ты, Миша, молоко еще не бросил пить... Вон, Левка Пусторослев пошел к Чижову на именины, да не столько пил, сколько слушал, а когда надо, и поддакивал... Старик Чижов и брякни за столом: "Дай-де бог великому государю Федору Алексеевичу здравствовать, а то говорят, что ему и до разговенья не дожить, в Кремле-де прошлою ночью кура петухом кричала"... Пусторослев не будь дурак, вскочил и крикнул: "Слово и Дело!" - Всех гостей с именинником - цап-царап - в приказ Тайных дел. Пусторослев: "Так, мол, и так, сказаны Чижовым на государя поносные слова". Чижову руки вывернули и - на дыбу. И завертели дело про куру, что петухом кричала. Пусторослеву за верную службу - чижовскую усадьбу, а Чижова - в Сибирь навечно. Вот как умные-то поступают... - Степка поднял на Михайлу немигающие, как у рыбы, глаза. - Володька Чемоданов еще проще сделал: донес, что хотели его у соседа на дворе убить до смерти, а дьякам обещал с добычи третью часть. Сосед-то рад был и последнее отдать, от суда отвязаться...
Раздумав, Михайла проговорил, вертя шапку:
- Не опытен я по судам-то, Степан Семеныч.
- А кабы ты был опытный, я бы тебя не учил... (Степка засмеялся до того зло, - Михайла отодвинулся, глядя на его зубы - мелкие, изъеденные.) По судам ходить нужен опыт... А то гляди - и сам попадешь на дыбу... Так-то, Миша, с сильным не связывайся, слабого - бей... Ты вот, гляжу, пришел ко мне без страха...
- Степан Семеныч, как я - без страха...
- Помолчи, молчать учиться надо... Я с тобой приветливо беседую, а знаешь, как у других бывает?.. Вот, мне скучно... Плеснул в ладоши... В горницу вскочили холопы... Потешьте меня, рабы верные... Взяли бы тебя за белы руки, да на двор - поиграть, как с мышью кошка... - Опять засмеялся одним ртом, глаза мертвые. - Не пужайся, я нынче с утра шучу.
Михайла осторожно поднялся, собираясь кланяться.
- А, Миша, здорово, - проговорил Степка Одоевский, стоя в дверях. Михайла подошел к нему, поклонился - пальцами до ковра. Степка в ответ кивнул. Все же, не как холопу, а как дворянскому сыну, подал влажную руку - пожать. - Садись, будь гостем.
Он сел, играя тростью. Сел и Михайла. На Степкиной обритой голове - вышитая каменьями туфейка. Лоб - бочонком, без бровей, веки красные, нос - кривоватый, на маленьком подбородке - реденький пушок. "Такого соплей перешибить выродка, и такому - богатство", - подумал Михайла и униженно, как подобает убогому, стал рассказывать про неудачи, про бедность, заевшую его молодой век.
- Степан Семеныч, для бога, научи ты меня, холопа твоего, куда голову приклонить... Хоть в монастырь иди... Хоть на большую дорогу с кистенем... - Степка при этих словах отдернул голову к стене, остеклянились у него выпуклые глаза. Но Михайла и виду не подал, - сказал про кистень будто так, по скудоумию... - Степан Семеныч, ведь сил больше нет терпеть нищету проклятую...
Помолчали. Михайла негромко, - прилично, - вздыхал. Степка с недоброй усмешкой водил концом трости по крылатому зверю на ковре.
- Что ж тебе присоветовать, Миша... Много есть способов для умного, а для дураков всегда сума да тюрьма... Вон, хоть бы тот же Володька Чемоданов две добрые деревеньки оттягал у соседа... Леонтий Пусторослев недавно усадьбу добрую оттягал в Москве у Чижовых...
- Слыхал, дивился... Да как ухватиться-то за такое дело - оттягать? Шутка ли!
- Присмотри деревеньку, да и оговори того помещика. Все так делают...
- Как это - оговори?
- А так: бумаги, чернил купи на копейку у площадного подьячего и настрочи донос...
- Да в чем оговаривать-то? На что донос?
- Молод ты, Миша, молоко еще не бросил пить... Вон, Левка Пусторослев пошел к Чижову на именины, да не столько пил, сколько слушал, а когда надо, и поддакивал... Старик Чижов и брякни за столом: "Дай-де бог великому государю Федору Алексеевичу здравствовать, а то говорят, что ему и до разговенья не дожить, в Кремле-де прошлою ночью кура петухом кричала"... Пусторослев не будь дурак, вскочил и крикнул: "Слово и Дело!" - Всех гостей с именинником - цап-царап - в приказ Тайных дел. Пусторослев: "Так, мол, и так, сказаны Чижовым на государя поносные слова". Чижову руки вывернули и - на дыбу. И завертели дело про куру, что петухом кричала. Пусторослеву за верную службу - чижовскую усадьбу, а Чижова - в Сибирь навечно. Вот как умные-то поступают... - Степка поднял на Михайлу немигающие, как у рыбы, глаза. - Володька Чемоданов еще проще сделал: донес, что хотели его у соседа на дворе убить до смерти, а дьякам обещал с добычи третью часть. Сосед-то рад был и последнее отдать, от суда отвязаться...
Раздумав, Михайла проговорил, вертя шапку:
- Не опытен я по судам-то, Степан Семеныч.
- А кабы ты был опытный, я бы тебя не учил... (Степка засмеялся до того зло, - Михайла отодвинулся, глядя на его зубы - мелкие, изъеденные.) По судам ходить нужен опыт... А то гляди - и сам попадешь на дыбу... Так-то, Миша, с сильным не связывайся, слабого - бей... Ты вот, гляжу, пришел ко мне без страха...
- Степан Семеныч, как я - без страха...
- Помолчи, молчать учиться надо... Я с тобой приветливо беседую, а знаешь, как у других бывает?.. Вот, мне скучно... Плеснул в ладоши... В горницу вскочили холопы... Потешьте меня, рабы верные... Взяли бы тебя за белы руки, да на двор - поиграть, как с мышью кошка... - Опять засмеялся одним ртом, глаза мертвые. - Не пужайся, я нынче с утра шучу.
Михайла осторожно поднялся, собираясь кланяться.