Врезавшись в толпу, он вытянулся на стременах, - кожа двигалась на сизо обритой его голове, длинное длинноносое лицо разгорелось от скачки; задыхаясь, он блестел карими глазами из-под широких, как намазанных углем, бровей. Его узнали:
- Толстой... Петр Андреевич... Племянник Милославского... Он за нас... Слушайте, что он скажет...
Высоким, срывающимся голосом Петр Андреевич крикнул:
- Народ... Стрельцы... Беда... Матвеев да Нарышкины только что царевича Ивана задушили... Не поспеете - они и Петра задушат... Идите скорей в Кремль, а то будет поздно...
Заворчала, зашумела, закричала толпа, ревя - кинулась к мосту. Заколыхались тысячи голов, завертелся среди них белый конь Толстого. Заскрипел мост, опустился, - бежали по колено в воде. Расталкивая народ, молча, озверелые, проходили сотня за сотней стрельцы. Где-то ударил колокол - бум, бум, бум, - чаще, тревожнее... Отозвались колокольни, заметались колокола, и все сорок сороков московских забили набат...
В тихом Кремле кое-где, блеснув солнцем, захлопнулось окошко, другое...
17
От нетерпения перемешавшись полками, стрельцы добежали до Грановитой палаты и Благовещенского собора. Многие, отстав по пути, ломились в крепкие ворота боярских дворов, лезли на колокольни - бить набат, - тысячепудовым басом страшно гудел Иван Великий. В узких проулках между дворов, каменных монастырских оград и желтых стен длинного здания приказов валялись убитые и ползали со стонами раненые боярские челядинцы. Носилось испуганно несколько оседланных лошадей, их ловили со смехом. Крича, били камнями окна.
Стрельцы, народ, тучи мальчишек (и Алексашка с Алешкой) глядели на пестрый государев дворец, раскинувшийся на четверть Кремлевской площади. Палаты каменные и деревянные, высокие терема, приземистые избы, сени, башни и башенки, расписанные красным, зеленым, синим, обшитые тесом и бревенчатые, - соединены множеством переходов и лестниц. Сотни шатровых, луковичных крыш, чудных верхушек - ребрастых, пузатых, колючих, как петушьи гребешки, - блестели золотом и серебром. Здесь жил владыка земли, после бога первый...
Страшновато все-таки. Сюда не то что простому человеку с оружием подойти, а боярин оставлял коня у ворот и месил по грязи пеший, ломил шапку, косясь на царские окна. Стояли, глядели. В грудь бил надрывно голос Ивана Великого. Брала оторопь. И тогда выскочили перед толпой бойкие людишки.
- Ребята, чего рты разинули? Царевича Ивана задушили, царя Петра сейчас кончают. Айда, приставляй лестницы, ломись на крыльцо!
Гул прошел по многотысячной толпе. Резко затрещали барабаны. "Айда, айда", - завопили дикие голоса. Кинулось десятка два стрельцов, перелезли через решетку, выхватывая кривые сабли, - взбежали на Красное крыльцо. Застучали в медную дверь, навалились плечами. "Айда, айда, айда", - ревом пронеслось по толпе. Заколыхались над головами откуда-то захваченные лестницы. Их приставили к окнам Грановитой палаты, к боковым перилам крыльца. Полезли. Лязгая зубами, кричали: "Давай Матвеева, давай Нарышкиных!"...
18
- Убьют ведь, убьют... Что делать, Артамон Сергеевич?..
- Бог милостив, царица. Выйду, поговорю с ними... Эй, послали за патриархом? Да бегите еще кто-нибудь...
- Артамон Сергеевич, это они, они, враги мои... Языков сам видел, - двое Милославских, переодетые, со стрельцами...
- Твое дело женское - молись, царица...
- Идет, идет! - закричали из сеней. Вонзая в дубовый пол острие посоха, вошел патриарх Иоаким. Исступленные, в темных впадинах, глаза его устремились на низенькие окна под сводами. С той стороны к цветным стеклышкам прильнули головы стрельцов, взлезших на лестницы. Патриарх поднял сухую руку и погрозил. Головы отшатнулись.
Наталья Кирилловна кинулась к патриарху. Ее полное лицо было бело, как белый плат, под чернолисьей шапочкой. Уцепилась за его ледяную руку, часто целуя, лепетала:
- Спаси, спаси, владыко...
- Владыко, дела плохие, - сурово сказал Артамон Сергеевич. Патриарх повернул к нему расширенные зрачки.
