Монс, в вязаном колпаке, в зеленом жилете, выплывал из освещенной двери аустерии, неся по пяти глиняных кружек в каждой руке. Над кружкой - шапка пены. Вечер тих и приятен. Высыпают звезды в русском небе, не столь, правда, яркие, пышные, как в Тюрингии, или Бадене, или Вюртемберге, - но жить можно неплохо и под русскими звездами.
- Монс! Расскажи-ка нам, как у тебя в гостях был царь Петр.
Монс присаживался за стол к доброй компании, отхлебывал из чужой кружки и, подмигнув, рассказывал:
- Царь Петр очень любопытный человек. Он узнал о замечательном музыкальном ящике, который стоит в моей столовой. Отец моей жены купил этот ящик в Нюрнберге...
- О да, мы все знаем твой прекрасный ящик, - подтверждали слушатели, взглянув друг на друга и помотав висячими трубками.
- Я немного испугался, когда однажды в мою столовую вошли Лефорт и царь Петр. Я не знал, как мне нужно поступать... В таком случае русские становятся на колени. Я не хотел. Но царь сейчас же спросил меня: "Где твой ящик?" Я ответил: "Вот он, ваше помазанное величество". Тогда царь сказал: "Иоганн, не зови меня ваше помазанное величество, мне это надоело дома, но зови меня, как будто я твой друг". И Лефорт сказал: "О да, Монс, мы все будем звать его - герр Петер". И мы втроем долго смеялись этой шутке. После этого я позвал мою дочь Анхен и велел ей завести ящик. Обыкновенно мы заводим его только раз в году, в сочельник, потому что это очень ценный ящик. Анхен посмотрела на меня - и я сказал: "Ничего, заводи". И она завела его, - кавалеры и дамы танцевали, и птички пели. Петер удивился и сказал: "Я хочу посмотреть, как он устроен". Я подумал: "Пропал музыкальный ящик". Но Анхен - очень умная девочка. Она сделала красивый поклон и сказала Петеру, и Лефорт перевел ему по-русски. Анхен сказала: "Ваше величество, я тоже умею петь и танцевать, но, увы, если вы пожелаете посмотреть, что внутри у меня, отчего я пою и танцую, - мое бедное сердце наверное после этого будет сломано..." Переведя эти слова, Лефорт засмеялся, и я громко засмеялся, и Анхен смеялась, как серебряный колокольчик. Но Петер не смеялся, - он покраснел, как бычья кровь, и глядел на Анхен, будто она была маленькой птичкой. И я подумал: "О, у этого юноши сидит внутри тысяча чертей". Анхен тоже покраснела и убежала со слезами на своих синих глазах...
Монс засопел и отхлебнул из чужой кружки. Он чудно и трогательно умел рассказывать истории. Приятный ночной ветерок шевелил кисточки на вязаных колпаках у собеседников. В освещенной двери показалась Анхен, подняла невинные глаза к звездам, счастливо вздохнула и исчезла. Раскуривая трубки, посетители говорили, что бог послал Иоганну Монсу хорошую дочь. О, такая дочь принесет в дом богатство. Бородатый и красный, могучего роста кузнец, Гаррит Кист, голландец, родом из Заандама, сказал:
- Я вижу, - если с умом взяться за дело, - из молодого царя можно извлечь много пользы.
Старый Людвиг Пфефер, часовщик, ответил ему:
- О нет, на это плохая надежда. У царя Петра нет силы... Правительница Софья никогда не даст ему царствовать. Она - жестокая и решительная женщина... Теперь она собирает двести тысяч войска воевать крымского хана. Когда войско вернется из Крыма, я не поставлю за царя и десяти пфеннигов...
- Напрасно вы так рассуждаете, Людвиг Пфефер, - ответил ему Монс, - не раз мне рассказывал генерал Теодор фон Зоммер, который недавно был просто - Зоммер... (Монс раскрыл рот и захохотал, и все засмеялись его шутке.) Не раз он мне говорил: "Погодите, дайте нам год или два сроку, у царя Петра будет два батальона такого войска, что французский король или сам принц Морис Саксонский не постыдятся ими командовать..." Вот что сказал Зоммер...
- О, это хорошо, - проговорили собеседники и значительно переглянулись.
Такие беседы бывали по вечерам на подметенной площадке перед дверью аустерии Иоганна Монса.
