На улице обдало пылью, вонью. Какой-то бродяга, по пояс голый, в багровых пятнах, закричал, расталкивая народ, чтобы кинуться под копыта. Тыртов вытянул его нагайкой. Со всех сторон полезли к богатому боярину, протягивая земляные, шелудивые ладони... Нахмурясь, подбоченясь, Михаил медленно пробирался в плотной толпе.
- Нарядный, поделись...
- Кинь полушку...
- Вот я ртом поймаю...
- Дай деньгу, дай, дай...
- Смотри, дерьмом замажу, - дай лучше...
- Горсть вшей продам! Купи - даром отдам!
- Топчи меня, топчи, жрать хочу...
Конь, беспокоясь, грыз удила, косился гордым зрачком на машущие лохмотья, взъерошенные головы, страшные лица. Все наглее лезли нищие и бродяги. Так он проплыл до конца Ильинки. Здесь на столбе под иконкой была прибита грамота. Какой-то благообразный человек, перекрикивая, читал:
- "Мы, великие государи, тебя, ближнего боярина и сберегателя, князя Василия Васильевича Голицына, за твою к нам многую и радетельную службу, за то, что такие свирепые и исконные креста святого и всего христианства неприятели твоею службою не нечаянно и никогда неслыханно от наших царских ратей в жилищах их поганских поражены, и побеждены, и прогнаны..."
Хрипучий голос из толпы:
- Кто поражены, побеждены? Мы али татары?
Толпа тотчас загудела сердито...
- Это где это мы татар победили, когда?
- Мы их и в лицо-то не видали в Крыму...
- Видели, как бежали от них без памяти...
- А кто дурак этот, - грамоту читает?
- Подьячий из Кремля...
- Голицынский холоп, пес верный...
- Ну-ка, потяни его за полу...
Благообразный человек, срывая голос, читал:
- "...татары сами себе и жилищам своим явились разорите-лями, в Перекопи посады и села пожгли и, исполнясь отчаяния и ужаса, со своими погаными ордами тебе не показались... И что ты со своими ратными людьми к нашим границам с вышеописанными славными во всем свете победами, не хуже Моисея, изведшего израильских людей из земли Египетской, возвратился в целости, - за все то милостиво и премилостиво тебя похваляем..."
Кривой черный человек с железными волосами опять крикнул:
- Чтец, а про меня в грамоте не написано?
Засмеялись. Кое-кто, выругавшись, отошел. Ком грязи ударился в грамоту... "Стража!" - закричал чтец, загородясь рукой... Тыртов, раздвигая конем народ, стал пробираться к кривому. Но Цыган только ощерил на него осколки зубов и пропал. Кто-то схватил за узду: "Вот этого бы раздеть!.." Кто-то шильцем кольнул коня, - тот забил, храпя, - взвился. Свистнули по-разбойничьи. Камень, пролетев, царапнул щеку. Под рев, свист и гиканье Тыртов вылетел из толпы.
У Никольских ворот он увидел верхами Степку Одоевского и бледного горбоносого человека с красивыми усиками. По неживым складкам одежды было заметно, что под ферязью на нем - кольчуга. Тыртов сорвал шапку и поклонился до конской гривы Федору Левонтьевичу Шакловитому. Умное лицо его было хмуро, нижняя губа плотно прикрывала верхнюю. Недобро щурился на толпу. Одоевский спросил:
- Ты кричал им, Мишка?
- Поди сам покричи... (У Тыртова горели щеки.) Им, дьяволам голодным, все равно, - что царевна Софья, что Петр... Стрельцов бы сюда сотни две - разогнать эту сволочь, и весь разговор...
- Половчее к ним надо послать человека, - сквозь зубы сказал Шакловитый, - подбивать их идти в Преображенское, хлеба просить... Пускай их потешные встретят... По царя Петра приказу немцы-то русских бьют, - так мы и скажем... (Одоевский засмеялся.) Ступайте, не мешкая, кричите стрельцам про это... А я пошлю на базары надежных людей... Народ надо из Москвы удалить, большого набата нам не надо, одними стрельцами справимся...
10
Из лесной чащи на берег Переяславского озера выехала вся в пыли дорожная карета разномастной четверней. Степенный кучер и босой мужик верховой, сидевший на левой выносной, оглядывались. Повсюду разбросаны бревна и доски, кучи щепы, разбитые смоляные бочки.
