Не знаю, как у вас, но думаю, что у вас так же, как и в нашей Англии, не строят более мелких морских судов... На всех эллингах Англии заложены корабли по четыреста и по пятьсот тонн... Теперь нам нужно в пять раз больше лесу и льняной пряжи. На каждый корабль требуется не менее десяти тысяч ярдов парусного полотна...
- О-оо! - изумленно произнесли все, слушавшие этот разговор.
- А кожа, сэр, вы забыли потребность в русской коже, сэр, - перебил его Гамильтон...
Сидней с негодованием взглянул на невежу. Собрав морщины костлявого подбородка, некоторое время жмурился на огонь.
- Нет, - ответил, - я не забываю про русскую кожу, но я не торгую кожей... Кожу вывозят шведские купцы... Благодаря господу Англия богатеет, и мы должны иметь очень много строительных материалов... Англичане, когда хотели, - имели... И мы будем их иметь...
Он кончил разговор, сел в кресло и, положив толстую подошву башмака на каминную решетку, более не обращал ни на кого внимания... Подлетел Лефорт, таща под руку Алексашку Меньшикова. На нем был синий суконный кафтан с красными отворотами и медными пуговицами, огромные серебряные шпоры на ботфортах; лицо, окруженное пышным париком, припудрено, в кружевном галстуке - алмазная булавка, веселые, прозрачной воды глаза без смущения оглянули гостей. Ловко поклонился, зябко повел сильным плечом, стал задом к камину, взял трубку.
- Государь сию минуту изволит быть...
Гости зашептались, те, что поважнее, стали вперед - лицом к дверям... Сидней, не поняв, что сказал Алексашка, слегка даже приоткрыл рот, с изумлением рассматривая этого парня, беззаботно оттеснившего почтенных людей от очага. Но Гамильтон шепнул ему: "Царский любимец, недавно из денщиков пожалован офицерским званием, очень нужный", - и Сидней, собрав добродушные у глаз морщины, обратился к Алексашке:
- Я давно мечтал иметь счастье увидеть великого государя... Я всего только бедный купец и благодарю нашего господа за неожиданный случай, о котором буду рассказывать моим детям и внукам...
Лефорт перевел, Алексашка ответил:
- Покажем, покажем, - и смехом открыл белые ровные зубы. - А пить и шутить умеешь, - так и погуляешь с ним на доброе здоровье. Будет что внукам рассказывать... (Лефорту.) Спроси-ка его - чем торгует? А, лесом... Мужиков, чай, приехал просить, лесорубов?.. (Лефорт спросил, Сидней с улыбкой закивал.) Отчего ж, если государь даст записку ко Льву Кирилловичу... Пущай похлопочет...
В дверях неожиданно появился Петр в таком же, как на Алек-сашке, преображенском кафтане, - узком в плечах и груди, - весь запорошенный снегом. На разрумяненных щеках вдавились ямочки, рот поджат, но темные глаза смеялись. Снял треухую шляпу, топнул, отряхивая снег, прямоносыми, выше колен, грубыми сапогами.
- Гутен таг, мейне хершафтен, - проговорил юношеским баском. (Лефорт уже летел к нему, перегнувшись, одна рука вперед, другая коромыслом - на отлете.) Есть зело хочется... Идем, идем к столу...
Подмигнув затаившим дыхание иноземцам, он повернулся, - сутуловатый, вышиною чуть не в дверь, - и через сени прошел в шпейзезал - столовую палату...
3
У гостей уже покраснели лица и съехали на сторону парики. Алексашка, сняв шарф, отхватил трепака и опять пил, только бледнея от вина. Шуты, притворяясь более других пьяными, прыгали в чехарду, задевали бычьими пузырями с сухим горохом по головам гостей. Говорили все враз. Свечи догорели до половины. Скоро должны были съезжаться кукуйские дамы для танцев.
Сидней, прямой и сдержанный, но с покрасневшими и косящими глазами, говорил Петру (Гамильтон переводил, стоя за их стульями):
- Скажите, сэр, его величеству вот что: мы, англичане, полагаем, что счастье нашей страны в успехах морской торговли... Война - дорогая и печальная необходимость, но торговля - это благословение господне...
