- Ну и отвечай за него, наравне, как за разбойника... Ты у Цыгана брал поручную запись? Кто он таков?
- Шут его знает... Молчит...
- Не отпустить ли его от греха?..
Когда вошел Цыган и, обтирая с бороды лед, буравил глазом братьев, Овсей сказал громко:
- Да он мне и сам надоел...
Помолчали. Хлебали. Цыгана знобило от духа хлеба и щей. Кинув сосульку под порог, проговорил хрипло:
- Про меня, значит, разговор?
- А хоть бы и про тебя. - Овсей положил ложку. - Седьмой месяц жрешь хлеб, а кто ты, черт тебя знает... Много вас, безымянных, шатается меж двор...
- Это как я безымянный... Я у тебя крал? - спросил Цыган.
- Ну, я еще не знаю...
- То-то не знаешь.
- А может, лучше бы ты и крал. А почему у меня две овцы сдохли? Почему коровы невеселы, молоко вонючее, в рот нельзя взять... Почему? - Овсей подался к краю стола, застучал кулаком. - Почему наши бабы всю осень животами валялись?.. Почему? Тут порча! Черный глаз буровит...
- Будет тебе сатаниться, Овсей, - проговорил Цыган устало, - а еще умный мужик.
- Константин, слыхал, меня лает? Сатаниться?.. - Овсей вылез из-за стола, заиграл пальцами, подгибая их в кулаки. Цыгану спорить не приходилось, - братья были здоровые, поевшие. Он осторожно поднялся.
- Не по-хорошему люб, а по-любу хорош... Поломал спину на твоем хозяйстве, Овсей, - спасибо... (Поклонился.) Поминай хошь лихом, мне все одно... Заплати только зажитые деньги...
- Это какие деньги? - Овсей обернулся к брату, к бабушке, глядевшей на ссору мертвым взором. - Он на береженье казну, что ли, нам отдавал? Али я брал у него?
- Овсей, бога побойся, по полтине в месяц, - два с полтиной моих, зажитых...
Тогда Овсей подскочил к нему, закричал неистово:
- Деньги тебе! А жив уйти хочешь! Б...й сын, шиш!
Ухватив у шеи за армяк, ударил в ухо, дико вскрикнул и, не нагнись Цыган, - во второй раз - убил бы его до смерти. Константин, удерживая, взял брата за ходуном ходящие плечи, и Цыган вышел, шатаясь. Константин догнал его и в спину вытолкнул на улицу. Долго глядел Цыган единым глазом на ворота, - так бы и прожег их...
- Ну, погоди, погоди, - проговорил зловеще. Провел по щеке - кровь. Мимо шли люди, обернулись, засмеялись. Он задрал голову и побрел, топая лаптями, - куда-нибудь...
9
- Напирай, напирай, толкайся...
- Куда народ бежит?
- Глядеть: человека будут жечь...
- Казнь, что ли, какая?
- Не сам же захотел, - эка...
- Есть, которые сами сжигаются.
- Те - за веру, раскольники...
- А этот за что?
- Немец...
- Слава тебе господи, и до них, значит, добрались...
- Давно бы пора - табашников проклятых... Зажирели с нашего поту.
- Гляди, уж дымится...
Пошел и Цыган к берегу, где на кучах золы толпились слобожане. Ему давно приглянулись двое - таких же, как и он, - бездомных. Он стал держаться поближе к ним: может, что-нибудь и образуется насчет пищи. Мужички эти, видимо, были пытаные, мученые. У одного, рябого, подвязана щека тряпкой, - прикрывал клеймо каленым железом. Звали его Иуда. Другой согнут в спине почти напополам, опирался на две короткие клюки, но ходил шибко, выставляя бородку. Глаза веселые. Поверх заплатанного армяка - рогожа. Зовут Овдоким. Он очень понравился Цыгану. И Овдоким скоро заметил, что около них трется черный кривой мужик с разбитой мордой, - приподнялся на клюках и сказал ласково:
- Поживиться круг нас, голубчик, нечему, сами воруем...
Иуда, скосоротясь, сквозь зубы проговорил в сторону:
- Терся эдак же один из тайной канцелярии, - в прорубь его и спустили...
"Эге, - подумал Цыган, - это люди смелые..." И еще сильней захотелось ему быть с ними...
- Смерть меня не берет, окаянная, - сказал он, моргая заиндевелыми ресницами, - жить, значит, как-нибудь надо... Вы бы, ребята, взяли меня в артель... Сообща-то легче...
