3
Государство было оставлено боярам во главе со Львом Кирилловичем, Стрешневым, Апраксиным, Троекуровым, Борисом Голицыным и дьяком Виниусом. Москва - со всеми воровскими и разбойными делами - Ромодановскому. В середине марта великое посольство с Петром Михайловым выехало в Курляндию.
Первого апреля Петр отписал симпатическими чернилами:
"Мин хер Виниус... Вчерашнего дня приехали в Ригу, слава богу, в добром здоровии, и приняты господа послы с великою честью. При котором въезде была ис 24 пушек стрельба, когда в замок вошли и вышли. Двину обрели еще льдом покрыту и для того принуждены здесь некоторое время побыть... Пожалуй, поклонись всем знаемым... И впредь буду писать тайными чернилами, - подержи на огне - прочтешь... А для виду буду писать черными чернилами, где пристойно будет, такие слова: "Пожалуй, поклонись господину моему генералу и побей челом, чтоб пожаловал, не покинул маво домишку"... Остальное все - тайными чернилами, а то здешние людишки зело любопытные..."
На это Виниус отвечал:
"...Понеже от господина великого посла с товарищи первая явилась почта, ввалился я в такую компанию в те часы, и за здравие послов и храбрых кавалеров, а паче же за государское так подколотили, что Бахус со внуком своим Ивашкою Хмельницким над-селся со смеху. Генералы и полковники и все начальные люди, урядники и все солдаты вашей милости отдают поклон. В первой роте барабанщик Лука умер. Арап, Ганибалка, слава богу, живет теперь смирно, с цепи сняли, учится по-русски... А в домах ваших все здорово".
Через неделю в Москву прибыло второе письмо:
"Хер Виниус... Сегодня поехал отсель в Митау... А жили мы за рекой, которая вскрылась в самый день пасхи... Здесь мы рабским обычаем жили и сыты были только зрением. Торговые люди здесь ходят в мантелях, и кажется, что зело правдиво, а с ямщиками нашими, как стали сани продавать, за копейку матерно лаются и клянутся... За лошадь с санями дают десять копеек. А чего ни спросишь, - ломят втрое...
Пожалуй, поклонись господину моему генералу и побей челом, чтоб пожаловал, не покинул маво домишку... (Далее все симпатическими чернилами.) А как ехали из Риги через город в замок, - солдаты стояли на стенах, которых было не меньше двух тысяч... Город укреплен гораздо, только не доделан... Здесь зело боятся, и в город и в иные места и с караулом не пускают, и мало приятны... А в стране зело голодно, - неурожай".
И еще через три недели:
"Сегодня поедем отсель в Кенигсберг морем... Здесь, в Либаве, видел диковинку, что у нас называли ложью... У некоторого человека в аптеке - саламандра в склянице в спирту, которую я вынимал и на руке держал. Слово в слово такоф, как пишут: саламандра - зверь - живет в огне... Ямщиков всех отпустили отседова. А которые ямщики сбежали, - вели сыскать и кнутом путно выбить, водя по торгу, и деньги на них доправить, чтоб другие впредь не воровали".
4
Приятным ветром наполняло четыре больших прямых паруса на грот- и фок-мачтах и два прямых носовых - на конце длинного бушприта... Чуть навалившись на левый борт, корабль "Святой Георгий" скользил по весеннему солнечному серому морю. Кое-где, окруженные пеной, виднелись хрупкие льдины. На громоздкой, как башня, корме вился бранденбургский флаг. Палуба корабля была чистая, вымытая, блестела начищенная медь. Веселая волна ударяла о дубового Нептуна, на носу под бушпритом взлетала радужной пылью.
Петр, Алексашка Меньшиков, Алеша Бровкин, Волков и хилый, с подстриженной бородой, большеголовый поп Битка, - все, одетые в немецкое, серого сукна, платье, в нитяных чулках и юфтовых башмаках с железными пряжками, сидели на свертках смоляных канатов, курили в трубках хороший табак.
Петр, положив локти на высоко задранные колени, веселый, добрый, говорил:
- Фридрих, курфюрст бранденбургский, к коему плывем в Кенигсберг, свой брат, - поглядите - как встретит... Мы ему вот как нужны... Живет в страхе: с одной стороны его шведы жмут, с другой - поляки... Мы это все уже разузнали.
