Петр Первый. Книга 1. Страница 160
- Кто к Москве не пойдет, - сажать тех на копья...
Многие побежали к телегам, дико закричали на лошадей. Обоз и толпы стрельцов двинулись к дымящейся реке... Но на том берегу в неясных кустах замахали чем-то - будто значком, и надрывной голос протянул:
- Стой, стой...
Вглядываясь, различили над водой человека в латах, в шлеме с перьями. Узнали Гордона. Стало тихо...
- Стрельцы! - услышали его голос. - Со мной четыре тысячи войск, верных своему государю... Мы заняли прекрасную позицию для боя... Но мне очень не хочется проливать братскую кровь. Скажите мне, о чем вы думаете и куда вы идете?
- В Москву... Домой... Оголодали... Ободрались...
- Зачем вы нас в сырые леса загнали?..
- Мало нас побито под Азовом... Мало мы мертвечины ели, когда из Азова шли...
- Изломались на крепостных работах...
- Пустите нас в Москву... Дня три поживем дома, потом покоримся...
Когда откричались, Гордон приставил ладони ко рту:
- Очень карашо... Но только дураки переправляются ночью через реку. Дураки!.. Истра глубокая река, потопите обозы... Лучше подождите на том берегу, а мы - на этом, а завтра поговорим...
Он влез на рослого коня и ускакал в ночной сумрак. Стрельцы помялись, пошумели и стали разводить костры, варить кашу...
Когда из безоблачной зари поднялось солнце, увидели за Истрой на холме ровные ряды Преображенского полка и выше их - двенадцать медных пушек на зеленых лафетах. Дымили фитили. На левом крыле стояли пять сотен драгун со значками. На правом, загораживая Московскую дорогу, за рогатками и дефилеями, - остальные войска...
Стрельцы подняли крик, торопливо впрягали лошадей, ставили телеги четырехугольником - по-казачьи... С холма шагом спустился Гордон с шестью драгунами, подъехал к реке, вороной конь его понюхал воду и скачками через брод вынес на эту сторону. Стрельцы окружили генерала...
- Слюшайте... (Он поднял руку в железной перчатке...) Вы добрые и разумные люди... Зачем нам биться? Выдайте нам заводчиков, всех воров, кто бегал в Москву.
Овсей рванулся к его коню, - борода клочьями, красные глаза:
- У нас нет воров... Это вы русских людей ворами крестите, сволочи! У нас у всех крест на шее... Франчишке Лефорту, что ли, этот крест не ндравится?
Надвинулись, загудели. Гордон полуприкрыл глаза, сидел на коне не шевелясь:
- В Москву вас не пустим... Послюшайте старого воина, бросьте бунтовать, будет плохо...
Стрельцы разгорались, кричали уже по-матерному. Рослый, темноволосый, соколиноглазый Тума, взлезши на пушку, размахивал бумагой.
- Все наши обиды записаны... Пустите нас за реку, - хоть троих, мы прочтем челобитную в большом полку...
- Пусть сейчас читает... Гордон, слушай...
Запинаясь, рубя воздух стиснутым кулаком, Тума читал:
- "...будучи под Азовом, еретик Франчишко Лефорт, чтоб русскому благочестию препятствие великое учинить, подвел он, Франчишко, лучших московских стрельцов под стену безвременно и, ставя в самых нужных к крови местах, побил множество... Да его же умышлением делан подкоп, и тем подкопом побил он стрельцов с триста, и более!.."
Гордон тронул шпорами коня, хотел схватить грамоту. Тума отшатнулся. Стрельцы бешено закричали.
Тума читал:
- "Его ж, Франчишки, умышлением всему народу чинится наглость, и брадобритие, и курение табаку во всесовершенное ниспровержение древнего благочестия..."
Не надеясь более перекричать стрельцов, Гордон поднял коня на дыбы и сквозь раздавшуюся толпу поскакал к реке. Видели, как он соскочил у палатки генералиссимуса. Вскоре там загорелись под косым солнцем поповские ризы. Тогда и стрельцы велели служить молебен перед боем. Попоной накрыли лафет у пушки, поставили конское ведро с водой - кропить. Сняли шапки. Босые, оборванные попы истово начали службу... "Даруй, господи, одоление на агарян и филистимлян, иноверных языцев..."
Многие побежали к телегам, дико закричали на лошадей. Обоз и толпы стрельцов двинулись к дымящейся реке... Но на том берегу в неясных кустах замахали чем-то - будто значком, и надрывной голос протянул:
- Стой, стой...
Вглядываясь, различили над водой человека в латах, в шлеме с перьями. Узнали Гордона. Стало тихо...
- Стрельцы! - услышали его голос. - Со мной четыре тысячи войск, верных своему государю... Мы заняли прекрасную позицию для боя... Но мне очень не хочется проливать братскую кровь. Скажите мне, о чем вы думаете и куда вы идете?
- В Москву... Домой... Оголодали... Ободрались...
- Зачем вы нас в сырые леса загнали?..
- Мало нас побито под Азовом... Мало мы мертвечины ели, когда из Азова шли...
- Изломались на крепостных работах...
- Пустите нас в Москву... Дня три поживем дома, потом покоримся...
Когда откричались, Гордон приставил ладони ко рту:
- Очень карашо... Но только дураки переправляются ночью через реку. Дураки!.. Истра глубокая река, потопите обозы... Лучше подождите на том берегу, а мы - на этом, а завтра поговорим...
Он влез на рослого коня и ускакал в ночной сумрак. Стрельцы помялись, пошумели и стали разводить костры, варить кашу...
Когда из безоблачной зари поднялось солнце, увидели за Истрой на холме ровные ряды Преображенского полка и выше их - двенадцать медных пушек на зеленых лафетах. Дымили фитили. На левом крыле стояли пять сотен драгун со значками. На правом, загораживая Московскую дорогу, за рогатками и дефилеями, - остальные войска...
Стрельцы подняли крик, торопливо впрягали лошадей, ставили телеги четырехугольником - по-казачьи... С холма шагом спустился Гордон с шестью драгунами, подъехал к реке, вороной конь его понюхал воду и скачками через брод вынес на эту сторону. Стрельцы окружили генерала...
- Слюшайте... (Он поднял руку в железной перчатке...) Вы добрые и разумные люди... Зачем нам биться? Выдайте нам заводчиков, всех воров, кто бегал в Москву.
Овсей рванулся к его коню, - борода клочьями, красные глаза:
- У нас нет воров... Это вы русских людей ворами крестите, сволочи! У нас у всех крест на шее... Франчишке Лефорту, что ли, этот крест не ндравится?
Надвинулись, загудели. Гордон полуприкрыл глаза, сидел на коне не шевелясь:
- В Москву вас не пустим... Послюшайте старого воина, бросьте бунтовать, будет плохо...
Стрельцы разгорались, кричали уже по-матерному. Рослый, темноволосый, соколиноглазый Тума, взлезши на пушку, размахивал бумагой.
- Все наши обиды записаны... Пустите нас за реку, - хоть троих, мы прочтем челобитную в большом полку...
- Пусть сейчас читает... Гордон, слушай...
Запинаясь, рубя воздух стиснутым кулаком, Тума читал:
- "...будучи под Азовом, еретик Франчишко Лефорт, чтоб русскому благочестию препятствие великое учинить, подвел он, Франчишко, лучших московских стрельцов под стену безвременно и, ставя в самых нужных к крови местах, побил множество... Да его же умышлением делан подкоп, и тем подкопом побил он стрельцов с триста, и более!.."
Гордон тронул шпорами коня, хотел схватить грамоту. Тума отшатнулся. Стрельцы бешено закричали.
Тума читал:
- "Его ж, Франчишки, умышлением всему народу чинится наглость, и брадобритие, и курение табаку во всесовершенное ниспровержение древнего благочестия..."
Не надеясь более перекричать стрельцов, Гордон поднял коня на дыбы и сквозь раздавшуюся толпу поскакал к реке. Видели, как он соскочил у палатки генералиссимуса. Вскоре там загорелись под косым солнцем поповские ризы. Тогда и стрельцы велели служить молебен перед боем. Попоной накрыли лафет у пушки, поставили конское ведро с водой - кропить. Сняли шапки. Босые, оборванные попы истово начали службу... "Даруй, господи, одоление на агарян и филистимлян, иноверных языцев..."