Петр Первый. Книга 2. Странца 004
Согнутый, более не спрашивая, выставил редкую бороденку и застучал клюками в глубь кабака. Посадский, - испугавшись:
- Это - кто ж такой?
- Путник на сиротской дороге, - строго сказал пегобородый.
- По-каковски с тобой говорил-то?
- По-птичьи.
- А ведь он тебя будто признал, парень...
- А ты поменьше спрашивай, умнее будешь... (Отряхнул крошки с бороды, положил на стол большие руки.) Слухай теперь... Мы - с Дону, по торговому делу.
Посадский живо придвинулся, заморгал:
- Чего покупаешь?
- Огневое зелье, - нужно бочек десять. Свинцу пудов полсотни. Сукна доброго на жупаны. Железо подковное, гвозди. Деньги есть.
- Сукна доброго, железа достать можно... Свинец и порох - тяжело: мимо казны нигде не взять.
- То-то, что постараться - мимо казны.
- Есть у меня один подьячий. Нужны подарки.
- Само собой...
Посадский, торопливо царапая крючками по полушубку, сказал, что постарается - сейчас приведет подьячего. Убежал. Мужику хотелось вмешаться в торговое дело. Наморща лоб, покашлял:
- Шерсть поярковая, кожи не надо тебе, милок? Ну, - скажите, пятьдесят пудов свинца... Воевать, казачки, что ли, собираетесь?
- Перепелов бить...
Пегобородый отвернулся. К нему опять подходил согнутый человек на клюках. Держа шапку с милостыней, сел рядом и - не глядя:
- Здравствуй, Иван...
- Здравствуй, Овдоким, - так же, не глядя, ответил пегобородый.
- Давно не видались, атаман...
- Побираешься?
- От немощи... Летась погулял в лесу легонько, - не те года... Надоело, - помирать надоть...
- Обожди немного...
- А что, - разве хорошее слышно?
Иван, усмехаясь, глядел сквозь чад на пьяных людишек. Глаза охолодели. Тихо - углом рта:
- Дон поднимаем.
Овдоким уткнулся в шапку, перебирал полушки.
- Не знаю, - проговорил, - слыхать - донские казаки ос-мирнели, на хутора садятся, добром обрастают...
- Пришлых много, гультяев. Они начнут, казаки подсобят... А не подсобят, - все равно - либо в Турцию уходить, либо под Москву в холопы, навечно... Тогда помогли царю под Азовом, теперь он на весь Дон лапу наложил. Пришлых велят выдавать. Попов из Москвы нагнали, старую веру искореняют... Конец тихому Дону...
- Для такого дела нужен большой человек, - сказал Овдоким, - не вышло бы, как тогда, при Степане...10
- Человек у нас есть, не как Степан, - без ума голову свою потерял, - прямой будет вож... Весь раскол за ним встанет...
- Смутил меня, Иван, прельстил, Иван, - а уж я собрался на покой...
- Весной приходи. Нам старые атаманы нужны. Погуляем веселей, чем при Степане...
- Едва ли, едва ли... Много ли нас от той крови осталось? Ты да я, пожалуй...
Запыхавшись, вернулся посадский, подмигивал щекой. За ним шел важно лысый подьячий в буром немецком кафтане с медными пуговицами, в разбитых валенках. На груди в петлю воткнуто гусиное перо. Не здороваясь, брезгливо сел за стол. Лицо - жаждущее, глаза - мутные, антихристовы, в ноздри глубоко видно. Посадский, не садясь, из-за спины, ему на ухо:
- Кузьма Егорыч, вот человек, который...
- Блинов, - мятым голосом проговорил подьячий, не обращая внимания, - блинов с тешкой...
3
Князь Роман, княж Борисов, сын Буйносов, а по-домашнему - Роман Борисович, в одном исподнем сидел на краю постели, кряхтя, почесывался - и грудь и под мышками. По старой привычке лез в бороду, но отдергивал руку: брито, колко, противно... Уa-xa-xa-xa-a-a... - позевывал, глядя на небольшое оконце. Светало, - мутно и скучно.
В прежние года в этот час Роман Борисович уж вдевал бы в рукава кунью шубу, с честью надвигал до бровей бобровую шапку, - шествовал бы с высокой тростью по скрипучим переходам на крыльцо. Дворни душ полтораста, кто у возка - держат коней, кто бежит к воротам.
- Это - кто ж такой?
- Путник на сиротской дороге, - строго сказал пегобородый.
- По-каковски с тобой говорил-то?
- По-птичьи.
- А ведь он тебя будто признал, парень...
- А ты поменьше спрашивай, умнее будешь... (Отряхнул крошки с бороды, положил на стол большие руки.) Слухай теперь... Мы - с Дону, по торговому делу.
Посадский живо придвинулся, заморгал:
- Чего покупаешь?
- Огневое зелье, - нужно бочек десять. Свинцу пудов полсотни. Сукна доброго на жупаны. Железо подковное, гвозди. Деньги есть.
- Сукна доброго, железа достать можно... Свинец и порох - тяжело: мимо казны нигде не взять.
- То-то, что постараться - мимо казны.
- Есть у меня один подьячий. Нужны подарки.
- Само собой...
Посадский, торопливо царапая крючками по полушубку, сказал, что постарается - сейчас приведет подьячего. Убежал. Мужику хотелось вмешаться в торговое дело. Наморща лоб, покашлял:
- Шерсть поярковая, кожи не надо тебе, милок? Ну, - скажите, пятьдесят пудов свинца... Воевать, казачки, что ли, собираетесь?
- Перепелов бить...
Пегобородый отвернулся. К нему опять подходил согнутый человек на клюках. Держа шапку с милостыней, сел рядом и - не глядя:
- Здравствуй, Иван...
- Здравствуй, Овдоким, - так же, не глядя, ответил пегобородый.
- Давно не видались, атаман...
- Побираешься?
- От немощи... Летась погулял в лесу легонько, - не те года... Надоело, - помирать надоть...
- Обожди немного...
- А что, - разве хорошее слышно?
Иван, усмехаясь, глядел сквозь чад на пьяных людишек. Глаза охолодели. Тихо - углом рта:
- Дон поднимаем.
Овдоким уткнулся в шапку, перебирал полушки.
- Не знаю, - проговорил, - слыхать - донские казаки ос-мирнели, на хутора садятся, добром обрастают...
- Пришлых много, гультяев. Они начнут, казаки подсобят... А не подсобят, - все равно - либо в Турцию уходить, либо под Москву в холопы, навечно... Тогда помогли царю под Азовом, теперь он на весь Дон лапу наложил. Пришлых велят выдавать. Попов из Москвы нагнали, старую веру искореняют... Конец тихому Дону...
- Для такого дела нужен большой человек, - сказал Овдоким, - не вышло бы, как тогда, при Степане...10
- Человек у нас есть, не как Степан, - без ума голову свою потерял, - прямой будет вож... Весь раскол за ним встанет...
- Смутил меня, Иван, прельстил, Иван, - а уж я собрался на покой...
- Весной приходи. Нам старые атаманы нужны. Погуляем веселей, чем при Степане...
- Едва ли, едва ли... Много ли нас от той крови осталось? Ты да я, пожалуй...
Запыхавшись, вернулся посадский, подмигивал щекой. За ним шел важно лысый подьячий в буром немецком кафтане с медными пуговицами, в разбитых валенках. На груди в петлю воткнуто гусиное перо. Не здороваясь, брезгливо сел за стол. Лицо - жаждущее, глаза - мутные, антихристовы, в ноздри глубоко видно. Посадский, не садясь, из-за спины, ему на ухо:
- Кузьма Егорыч, вот человек, который...
- Блинов, - мятым голосом проговорил подьячий, не обращая внимания, - блинов с тешкой...
3
Князь Роман, княж Борисов, сын Буйносов, а по-домашнему - Роман Борисович, в одном исподнем сидел на краю постели, кряхтя, почесывался - и грудь и под мышками. По старой привычке лез в бороду, но отдергивал руку: брито, колко, противно... Уa-xa-xa-xa-a-a... - позевывал, глядя на небольшое оконце. Светало, - мутно и скучно.
В прежние года в этот час Роман Борисович уж вдевал бы в рукава кунью шубу, с честью надвигал до бровей бобровую шапку, - шествовал бы с высокой тростью по скрипучим переходам на крыльцо. Дворни душ полтораста, кто у возка - держат коней, кто бежит к воротам.