Петр Первый. Книга 2. Странца 061
На звон собиралась братия. Выходили из келий, мужчины - особе, женщины - особе. Скит, огороженный тыном, был невелик. Многие жили окрест, по берегу ручья, по краю болотного острова. Шли оттуда лесными тропами. Дальние торопились, боясь опоздать: старец был суровенькой.
Посреди скита, между тесно наваленными ометами соломы, стояла моленная - низкая рубленая изба с широкой, в четыре спуска, крышей, с одной, посредине, шатровой главой на восьмистенном срубчике.
Братия, вступив в ворота, шла боязненно, опустив головы, приложа руки к груди: мужики, не старые и средних лет, женщины - в холщовых саванах поверх шубенок, в платах, опущенных на лицо. Глухо и дребезжа - тоскою плотского бытия - в лунном мареве звонило чугунное бухало, да скрипел под лаптями снег. Перед дверями люди двуперстно крестились, смиренно вступали в моленную с заиндевелыми бревенчатыми стенами. Перед ликами древнего письма горели копеечные свечки. Это казалось чудом, - свеча в дремучих лесах. Становились на колени, мужчины - направо, женщины - налево. Между ними протягивалась из лоскутов сшитая завеса на лыковом вервии.
.. . . . . . . . . . . .
Тяжело дыша, те двое на лыжах вбежали в скитские ворота и - громко Андрею:
- Бросай стучать, - беда!
- Скорей скажи старцу, пусть к нам выйдет...
У Андрея вся душа была натянута, как сухая жила, - от поста, от бессонного бодрствования, от вечного ужаса. Испугавшись, он выронил колотушку, задрожал, задышал. Но недаром учил его Нектарий одолевать бесов (а их - тьма темь: сколько мыслей - столько бесов), мысленно торопливо завопил: "Враг сатана, отженись от меня!.." Поднял колотушку, ударил по бухалу под голубком, замотал головой: не мешайте, отойдите прочь...
- Андрей, говорят тебе: тот офицер с солдатами - верстах в пяти отсюда...
- Хоть звони-то легче, - услышат... С ними Яким. По звону он их прямо сюда приведет...
Андрей - сквозь часто стукающие зубы:
- Старец еще в келье, идите прямо к нему.
Сняли лыжи, пошли. Оба они, Степка Бармин и Петрушка Кожевников, были из повенецкого посада, промышляли рыбой, зверем... За двуперстное сложение повенецкий воевода не раз их грабил и разбивал, свел со двора скотину, и это им надоело. Года уже с два их жены с детьми тайно жили в Выговской обители, а сами - в разных местах, - где удобнее для промысла и поглуше. Когда прошел слух, что в скиты едет офицер с солдаты (обритые, мясоеды, на версту смердят табаком - "табун-травой"), Нектарий приказал Степке и Петрушке следить за ними, сбивать с пути, и если возможно, без греха, и совсем избыть слуг антихристовых.
К отцу Нектарию просто не допускали. В холодные сени вышел послушник, - их у старца было двое: Андрей и этот - хроменький Порфирий, чахлый отрок с подкаченными глазами. Шепотом рассказали ему. Порфирий склонил набок головочку, молвил одним вздохом: "Войдите..." Лесные мужики, сдернув шапки, старались как-нибудь сжаться, вступая из сеней в келью, - неумеренно были здоровы, грубы. Старец не жаловал буйной плоти.
Стоя у аналоя, - маленький, согбенный, в древнего покроя черной домотканой мантии, - Нектарий покосился на Степку и Петрушку. Узкая борода клином висела едва не до колен, под черными бровями - угли, не глаза. Свеча, прилепленная к изъеденной червями книжной крышке, тихо потрескивала, - к сильным морозам, должно быть... Жаром дышала печь, сложенная из приозерных валунов. Бревенчатые стены чисто выскоблены. Под потолком на мочалках - пучки сухих трав.
У Степки и Петрушки поползли с усов ледяные сосульки, но боялись утереться, пошевелиться, покуда старец не кончит! Он читал грозным голосом. Из темного угла глядел на него, лежа на боку, бесноватый мужик, прикованный поперек туловища цепью к железному ершу в стене. У печи в квашне, прикрытой ветхой рясой, пучилось тесто.
- Ну, вы чего? - Нектарий повернулся к мужикам, двинулся на них седой бородой.
Посреди скита, между тесно наваленными ометами соломы, стояла моленная - низкая рубленая изба с широкой, в четыре спуска, крышей, с одной, посредине, шатровой главой на восьмистенном срубчике.
Братия, вступив в ворота, шла боязненно, опустив головы, приложа руки к груди: мужики, не старые и средних лет, женщины - в холщовых саванах поверх шубенок, в платах, опущенных на лицо. Глухо и дребезжа - тоскою плотского бытия - в лунном мареве звонило чугунное бухало, да скрипел под лаптями снег. Перед дверями люди двуперстно крестились, смиренно вступали в моленную с заиндевелыми бревенчатыми стенами. Перед ликами древнего письма горели копеечные свечки. Это казалось чудом, - свеча в дремучих лесах. Становились на колени, мужчины - направо, женщины - налево. Между ними протягивалась из лоскутов сшитая завеса на лыковом вервии.
.. . . . . . . . . . . .
Тяжело дыша, те двое на лыжах вбежали в скитские ворота и - громко Андрею:
- Бросай стучать, - беда!
- Скорей скажи старцу, пусть к нам выйдет...
У Андрея вся душа была натянута, как сухая жила, - от поста, от бессонного бодрствования, от вечного ужаса. Испугавшись, он выронил колотушку, задрожал, задышал. Но недаром учил его Нектарий одолевать бесов (а их - тьма темь: сколько мыслей - столько бесов), мысленно торопливо завопил: "Враг сатана, отженись от меня!.." Поднял колотушку, ударил по бухалу под голубком, замотал головой: не мешайте, отойдите прочь...
- Андрей, говорят тебе: тот офицер с солдатами - верстах в пяти отсюда...
- Хоть звони-то легче, - услышат... С ними Яким. По звону он их прямо сюда приведет...
Андрей - сквозь часто стукающие зубы:
- Старец еще в келье, идите прямо к нему.
Сняли лыжи, пошли. Оба они, Степка Бармин и Петрушка Кожевников, были из повенецкого посада, промышляли рыбой, зверем... За двуперстное сложение повенецкий воевода не раз их грабил и разбивал, свел со двора скотину, и это им надоело. Года уже с два их жены с детьми тайно жили в Выговской обители, а сами - в разных местах, - где удобнее для промысла и поглуше. Когда прошел слух, что в скиты едет офицер с солдаты (обритые, мясоеды, на версту смердят табаком - "табун-травой"), Нектарий приказал Степке и Петрушке следить за ними, сбивать с пути, и если возможно, без греха, и совсем избыть слуг антихристовых.
К отцу Нектарию просто не допускали. В холодные сени вышел послушник, - их у старца было двое: Андрей и этот - хроменький Порфирий, чахлый отрок с подкаченными глазами. Шепотом рассказали ему. Порфирий склонил набок головочку, молвил одним вздохом: "Войдите..." Лесные мужики, сдернув шапки, старались как-нибудь сжаться, вступая из сеней в келью, - неумеренно были здоровы, грубы. Старец не жаловал буйной плоти.
Стоя у аналоя, - маленький, согбенный, в древнего покроя черной домотканой мантии, - Нектарий покосился на Степку и Петрушку. Узкая борода клином висела едва не до колен, под черными бровями - угли, не глаза. Свеча, прилепленная к изъеденной червями книжной крышке, тихо потрескивала, - к сильным морозам, должно быть... Жаром дышала печь, сложенная из приозерных валунов. Бревенчатые стены чисто выскоблены. Под потолком на мочалках - пучки сухих трав.
У Степки и Петрушки поползли с усов ледяные сосульки, но боялись утереться, пошевелиться, покуда старец не кончит! Он читал грозным голосом. Из темного угла глядел на него, лежа на боку, бесноватый мужик, прикованный поперек туловища цепью к железному ершу в стене. У печи в квашне, прикрытой ветхой рясой, пучилось тесто.
- Ну, вы чего? - Нектарий повернулся к мужикам, двинулся на них седой бородой.