Андрей испугался было. Мужик сказал, засучиваясь:
- Ничего... Я так часто делаю. Старец вернется - ерш воткну назад, сяду...
Он тоже помыл руки. Вместе с Андреем стали валять просфоры, сажать в печь.
- Скука все-таки, Ондрюшка... Бабу сейчас бы сюда...
- Замолчи... Тьфу! (Андрей хотел оборониться крестом от таких слов, - пальцы были в тесте.) Ей-богу, старцу пожалуюсь...
- Я те пожалуюсь... Дурак, по скитам, думаешь, с ветра брюхатят бабы? В Выговской обители их десятка три, как тельные коровы, ходят... А уж на что там строго...
- Врешь ты все...
- Этой сласти, гляжу, ты еще не пробовал, Ондрюшка?..
- До смерти не осквернюсь...
- Позвать гладкую бабу и заставить полы мыть. Она моет, ты сидишь на лавке, разгораешься... Крепче вина это...
Андрей торопливо содрал тесто с пальцев. Вышел из кельи на мороз, - постоять... Утренняя заря широко разлилась за лесом, солнцу вот-вот взойти. Следы на снегу налиты теплой тенью, сахарные сугробы нагнулись около избенок, зеленели вершины огромных елей. В приоткрытую дверь моленной слышалось унылое пение. Степка и Петрушка опять пробежали мимо Андрея, крикнули:
- Идут сюда! Затворяй ворота...
.. . . . . . . . . . . .
Алексей Бровкин послал Якима поговорить с раскольниками: что они за люди и сколько их и почему не отворяют ворота царскому офицеру? Лошадей оставил в лесу на дороге, сам с солдатами, велев зарядить мушкеты, подошел к скиту. Из-за высокого тына искрились шапки снега на крышах, синел осьмиконечный крест на моленной, - оттуда слышалось пение, хотя время обедни давно прошло.
Яким долго стучал в калитку. Влез на тын, поглядел, нет ли собак, и спрыгнул на двор. Алексей для страху надел треугольную шляпу и поверх бараньего полушубка опоясался шарфом со шпагой, - здесь, видимо, можно было поживиться людьми, если припугнуть. Едва ли в такую глушь заглядывали подьячие или комиссары Бурмистерской палаты, собиравшие двойной оклад с двуперстно молящихся. Время шло. Солдаты поглядывали на низкое солнце, - с утра ничего еще не ели. Алексей сердито покашливал в варежку.
Наконец Яким перевалился с той стороны через тын.
- Алексей Иванович, удача: Нектарий здесь...
- Так что же он, чертов кум, ворота не отворяет! Я солдат поморожу.
- Алексей Иванович, здесь народ в моленной заперся. Видишь, какое дело, - знакомца я здесь встретил - один мужичок новгородский у них сидит на цепи... Он рассказал: паствы человек двести, и есть годные и в солдаты, но взять их будет трудно: старец хочет их сжечь...
Алексей недоверчиво, строго уставился на Якима:
- То есть как сжечь? Кто ему позволил? Не допустим. Люди не его - царские...
- То-то, что он у них в лесах - царь...
- Будет тебе врать! (Хмурясь, Алексей позвал солдат, они неохотно стали подходить, понимали, что дело необыкновенное.) Долго разговаривать не станем. Ребята, ломай ворота...
- Алексей Иванович, надо бы осторожнее. Моленная вплоть обложена ометами, и внутри у них - солома, смола и бочка с порохом... Лучше я старца как-нибудь вызову. Он и сам понимает - не шутка двести человек уговорить на такое дело. Ему, Алексей Иванович, уважение окажите, - старичок властный, - полюбовно и сговоритесь...
Алексей оттолкнул болтливого мужика. Подойдя к воротам, попробовал - крепки ли.
- Ребята, неси бревно...
Яким отошел в сторону. Помаргивая, с любопытством глядел - что теперь будет? Солдаты раскачали бревно, ударили в мерзлые брусья ворот. После третьего удара отдаленное пение раскольников затихло.
.. . . . . . . . . . . .
- Иди в моленную...
- Не пойду, сказал тебе, отвяжись, - угрюмо повторил бесноватый мужик...
Нектарий вошел со двора, запыхавшись, на бороде - длинные капли воска. Зрачки побелевших глаз сузились в маковое зерно: не то пугал, вернее, был вне себя. Завопил перехваченным горлом:
