- Надо! - закричал старец и опять пошел к амвону. - Да еще бы в огонь христианин не шел? Сгорим, но вечно живы будем. (Остановясь, ударил молодуху по щеке.) Дура! Ну, муж у тебя, дом у тебя, сундук добра у тебя... А затем что? Не гроб ли? Жалели мы вас, неразумных. Ныне нельзя... Враг за дверями... Антихрист, пьян кровью, на красном звере за дверями стоит. Свирепый, чашу в руке держит, полна мерзостей и кала. Причащайтесь из нее! Причащайтесь! О, ужас!
Женщина упала лицом в колени, затряслась, все громче начала вскрикивать дурным голосом. Другие затыкали уши, хватали себя за горло, чтобы самим не заголосить...
- Иди, иди за дверь... (Опять - удары и треск.) Слышите! Царь Петр - антихрист во плоти... Его слуги ломятся по наши души... Ад! Знаешь ли ты - ад?.. В пустотной вселенной над твердью сотворен... Бездна преглубокая, мрак и тартарары. Планеты его кругом обтекают, там студень лютый и нестерпимый... Там огонь негасимый... Черви и жупел! Смола горящая... Царство антихриста! Туда хочешь?..
Он стал зажигать свечи, пучками хватал их из церковного ящика, проворно бегал, лепил их к иконам - куда попало. Желтый свет ярко разливался по моленной...
- Братья! Отплываем... В царствие небесное... Детей, детей ближе давайте, здесь лучше будет, - от дыма уснут... Братцы, сестры, возвеселитесь... Со святыми нас упокой, - запел, раздувая локтями мантию...
Мужики, глядя на него, задирая бороды, подтягивая, поползли на коленях ближе к аналою. Поползли женщины, пряча головы детей под платами...
Стены моленной вздрогнули: в двери, зашитые досками, подпертые колом, ударили, ударили чем-то со двора. Старец влез на скамейку, прижал лицо к волоковому окошечку над дверями:
- Не подступайте... Живыми не сдадимся...
.. . . . . . . . . . . .
- Ты будешь старец Нектарий? - спросил Алексей Бровкин. (Ворота они раскрыли, теперь ломились в дверь моленной.) Из длинного окошка боком глядело на него белое стариковское лицо. Алексей ему - со злобой: - Что вы тут с ума сходите?
С трудом высунулась стариковская рука, двоеперстно окрестила царского офицера. Сотня голосов за стеной ахнула: "Да воскреснет бог". Алексей хуже рассердился:
- Не махай перстами, я тебе не черт, ты мне не батька. Выходите все, а то дверь высажу.
- А что вы за люди? - странно, насмешливо спросил старец. - Зачем в такое пустое лесное место заехали?
- А такие мы люди, - с царской грамотой люди. Не будете слушать - всех перевяжем, отвезем в Повенец.
Стариковская голова скрылась, не ответив. Что было делать? Яким отчаянно шептал: "Алексей Иванович, ей-богу, сожгутся..." Опять там затянули "со святыми упокой". Алексей топтался перед дверями, от досады пошмыгивая носом. Ну, как уйти? Разнесут по всем скитам, что-де прогнали офицера. Снял варежки, подпрыгнул, ухватился за край окошка, подтянулся, увидел: в горячем свете множества свечей обернулись к нему ужаснувшиеся бородатые лица, обороняясь перстами, зашипели: "Свят, свят, свят". Алексей спрыгнул:
- Давай еще раз в дверь...
Солдаты раз ударили. Стали ждать. Тогда из чердачного окошка полезли трое (Яким признал Степку Бармина и Петрушку Кожевникова), в руках - охотничьи луки, за поясом - по запасной стреле, у третьего - пищаль. Вылезли на крышу, глядели на солдат. Мужик с пищалью сказал сурово:
- Отойдите, стрелять будем. Нас много.
От дерзости такой Алексей Бровкин растерялся. Будь то посадские какие-нибудь людишки, - разговор короткий. Это были самые коренные мужики, их упрямство он знал. Тот, с пищалью, - вылитый его крестный покойный, толстоногий, низко подпоясанный, борода жгутами, медвежьи глаза... Не стрелять же в своего, такого. Алексей только погрозил ему. Яким ввязался:
- Тебя как зовут-то?
- Ну, Осип зовут, - неохотно ответил мужик с пищалью.
- Что ж, Осип, не видишь - господин офицер и сам подневольный. Вы бы с ним по любви поговорили, столковались.
- Чего он хочет? - спросил Осип.
