Роман Борисович сидел за другим концом стола с Авдотьей. Князю не моглось, что далек от государя. Петра окружили иноземцы: рядом - герцог фон Круи, до того пьяный, что только мотал головой, как лошадь от мух, по другую сторону - Амалия Книперкрон. До последней минуты Петр был весел, шутил и развлекался... Но что-то случилось (заметили только, - к нему подходил Меньшиков, шепнул на ухо), - в глазах его пропал смех. Он, видимо, сдерживался. Когда подали новую перемену блюд, так стал дергать ножом и вилкой, - то мимо тарелки, то себе в лицо, - Амалия Книперкрон с нежным участием положила руку ему на обшлаг:
- Герр Питер, нужно успокоиться...
Он бросил вилку, нож, морщась, засмеялся:
- Руки - враги мои... (Сунул руку под стол.) Ну, чего уставилась, умница? Так сегодня еще спляшем - каблуки собьем...
Морщинки побежали на ее лоб, сказала тихо, с укоризной:
- Герр Питер, разве я более недостойна вашего доверия?
Зрачки его метнулись, крылья короткого носа раздулись:
- Вздор, вздор!
- Герр Питер, у меня тяжелое предчувствие.
- Старуха на бобах чего-нибудь нагадала?..
Отвернулся. У Амалии затряслись губы:
- Мой отец тоже в сильнейшей тревоге... Сегодня получила письмо...
- Письмо? - Он уставился кругло, как хищная птица, на взволнованное лицо девушки. - Что пишет Книперкрон?
- Герр Питер, мы бы хотели не видеть того, чего нельзя больше не замечать... Хотели бы не слушать. Но об этом говорят уже не таясь... (Амалия страшилась произнести какое-то слово, нос ее начал краснеть.) Сие противно разуму... Сие было бы коварство... (От напряжения у нее налились слезы.) Одно слово ваше, герр Питер...
Будто для глубокого вздоха она приоткрыла рот. За стулом Петра быстро, сурово остановился Василий Волков. Обветренное лицо - не брито, суконный кафтан смят, - видимо, только что вынут из походной сумки, - за обшлагом торчал угол письма. Амалия сильно побледнела, зрачки ее торопливо перебегали с царя на Волкова. Она знала, что Василий с женой - за границей... Сюда он прискакал явно не с добрыми вестями...
Петр указал ему на стул рядом: "Садись". Подошел, криво улыбаясь, Меньшиков в роскошном парике. Петр протянул руку, Волков поспешно подал письмо.
- От короля Августа, - сказал Петр, не глядя на Амалию. - Дурные вести... В Ливонии неспокойно... (Он вертел письмо, - решительно засунул его за борт кафтана.) Ну, что ж... Ливония далека... нам веселиться не помешают... (И - Волкову.) Передай на словах...
Волков приподнялся было, Меньшиков за плечи посадил его и стоял, облокотясь о спинку стула.
- Саксонское войско короля Августа вторглось в Лифляндию без объявления войны, - запинаясь, сказал Волков. - Подошли к Риге, но смогли занять лишь невеликую крепость Кобершанц. Город атаковать побоялись за жестоким огнем шведов... Генерал Карлович после сей неудачной диверсии пошел к морю и приступом взял крепость Динамюнде, под коей в конце штурма был убит наповал из мушкета.
- Жаль, жаль Карловича, - проговорил Петр. - Что ж, это все твои вести?.. - Он положил холодную руку на руку Амалии. Девушка часто дышала. Он больно сжал ее руку. Волков замялся. Александр Данилович, пропуская локоны парика сквозь пальцы в перстнях, сказал небрежно:
- Я его спрашивал, более ничего не знает, - был в Варшаве, когда пришли вести из-под Риги. В тот же день король Август послал его сюда. Саксонцы Риги не взяли и не возьмут, - у шведов зубы крепки... Пустое дело затеяно.
Амалия, не выдергивая руки, быстро наклонила дрогнувшее лицо.
- Это война, это война, герр Питер, - зашептала. - Не скрывайте от меня... Я еще по дороге поняла... О, какое несчастье...
Он с минуту молчал. И - хриповато:
