В шатре только потрескивали свечи. Герцог, плохо понимая, о чем речь, с любопытством переводил глаза с Петра на генералов.
- Два месяца идем от Москвы, не можем дойти. Поход! Известно вам, - король Карл принудил Христиана к позорному миру, принудил уплатить двести пятьдесят тысяч золотых дублонов контрибуции. Ныне Карл со всем войском высадился в Пернове и маршем идет на Ригу... Если теперь же он разобьет под Ригой короля Августа, - в ноябре надо его ждать сюда, к нам... Как будем встречать?
Старший по чину Артамон Головин, встав, поклонился, навесил седые брови:
- Петр Алексеевич, с божьей помощью...
- Пушки нужны! - перебил Петр, жила вздулась у него на лбу. - Бомбы! Сто двадцать тысяч ломовых ядер! Солонины, старый дурак...
.. . . . . . . . . . . .
Снова недели на две зарядили дожди, потянули с моря непросветные туманы. Солдатские землянки заливало, шатры протекали, от сырости, от ночной стужи некуда было укрыться. Весь лагерь стоял по пояс в болоте. Люди начали болеть поносами, открывалась горячка, - каждую ночь на десятках телег увозили мертвых в поле.
С крепости по осаждающим, не переставая, били из пушек и мелкого ружья. На рассвете чаще всего бывали вылазки, - шведы снимали сторожевых, подползали к землянкам, забрасывали спящих ручными гранатами. Петр ежедневно объезжал всю линию укреплений. В мокром плаще, в шляпе с отвисшими полями, молчаливый, суровый, появлялся на серой кобыле из дождевой завесы, - остановится, поглядит стеклянным взором и шагом дальше по изрытому полю - в туман.
Обозы подходили медленно. С пути доносили, что вся беда с подводами: у мужиков все взято, приходится брать у помещиков и в монастырях. Лошаденки худые, корма потравлены, и что ни день тяжелее от превеликих дождей и разбитых дорог. Был слух, что Петр у себя в рыбачьей избе на острову собственноручно избил до беспамяти генерал-провиантмейстера, помощника его велел повесить. С пищей будто бы стало немного лучше. И порядка в лагере прибавилось. Плохи были командиры: русские - медлительны, приучены жить по старинке, многоречивы и бестолковы. Иностранцы только и знали - пить водку от сырости да хлестать по зубам за дело и не за дело.
Подлинно стало известно: король Карл, высадившись в Пер-нове, повернул к Риге, одним появлением своим привел в смирение ливонских рыцарей и оттеснил войска короля Августа в Курляндию. Сам Август сидел в Варшаве среди взбудораженного раздорами панства и оттуда гнал гонцов к Петру - просил денег, казаков, пушек, пехоты... Под Нарвой понимали - шведов надо ждать с первыми заморозками.
Шереметьев с четырьмя иррегулярными конными полками, посланный для промысла над неприятелем, дошел до Везенберга и счастливо побил было шведский заградительный отряд, но внезапно отступил к приморским теснинам Пигаиоки - верстах в сорока от Нарвы - и оттуда писал Петру:
"...Отступил не для боязни, но для лучшей целости... Под Визенбергом - топи несказанные и леса превеликие. Кормы, которые были не токмо тут, но и около, все потравили. А паче того я был опасен, чтобы нас не обошли к Нарве... А что ты гневен, что я селения всякие жгу и чухонцев разбиваю, то будь без сомнения: селений выжжено немного и то для того только, чтобы неприятелю не было пристанища. А ныне приказал, отнюдь без указу, чтобы край не разоряли... Где я стал под Пигаиоками - неприятелю безвестно мимо пройти нельзя, далее отступать не буду, здесь и положим животы свои, о том не сомневайся..."
Наконец, - на счастье или на беду, - ветер подул с севера. В день разогнало мокрую мглу, низкое солнце скупо озарило утопавший в грязях лагерь, в городе на церковном шпиле загорелся золотой петушок. Землю схватило морозом. Стали подходить обозы с огневыми припасами. На быках, - по десяти пар на каждую, - подвезли две знаменитых, - весом по триста двадцать пудов, - пищали "Лев" и "Медведь", отлитые сто лет тому назад в Новгороде Андреем Чоховым и Семеном Дубинкою.
