- Ага, скажут, царский повар! Да и повесят за ноги...
- Ну и повесят, я свой долг знаю...
Он накрыл чистым полотенцем шатающийся дощатый столик. Поставил глиняную сулею с перцовкой, тоненькими ломтями нарезал черный черствый хлеб. Петр, слабо попыхивая трубкой, посматривал, как ловко, мягко, споро двигался Фельтен - в валенках, в ватной куртке, подпоясанный фартуком.
- Я тебе про шведов не шучу... Хозяйство свое ты прибрал бы.
Фельтен искоса взглянул - понял: не шутит. Подал с жару сковородку с яичницей, налил из сулеи в оловянный стаканчик.
- Пожалуйте к столу, ваше величество...
Домишко весь сотрясся от ветра. Заколебалась свеча. С улицы шумно вошел Меньшиков:
- Ну и погода...
Морщась, развязывал узел на шарфе. У шестка над лучинками стал греть руки.
- Сейчас прибудет...
- Трезвый? - спросил Петр.
- Спал. Я его - недолго - с кровати...
Алексашка сел напротив. Попробовал - крепко ли стоит стол. Налил, выпил, замотал башкой. Некоторое время ели молча. Петр - негромко:
- Поздно... Больше ничего не поправишь...
Алексашка - с трудом глотая:
- Если он в ста верстах, да Шереметьев его не задержит, - послезавтра он - здесь... Выйти в чистое поле, - неужто не одолеем конницей-то? (Расстегнул воротник, обернулся к Фельтену.) Щец у тебя не осталось? (Налил вторую чарку.) У него всей силы тысяч десять только, - пленные на Евангелии клянутся... Неужто уж мы такие сиволапые?.. Обидно...
- Обидно, - повторил Петр. - В два дня людям ума не прибавишь... Учинится под Нарвой нехорошо - будем задерживать его в Пскове и в Новгороде...
- Мин херц, грешно и думать об этом...
- Ладно, ладно...
Замолчали. Фельтен, присев, дул в угли, - грел пиво в медном котелке.
Под Нарвой было нехорошо. Две недели бомбардировали, взрывали мины, подходили апрошами, - стен так и не проломили и города не подожгли. На штурм генералы не решились. Из ста тридцати орудий разорвало и попортило половину. Вчера стали подсчитывать - пороху и бомб в погребах осталось на день такой стрельбы, а пороховые обозы все еще тащились где-то под Новгородом.
Шведская армия скорыми маршами подходила по ревельской дороге и сейчас, может быть, уже билась в пигаиокских теснинах с Шереметьевым. Русские оказывались как в клещах, - между артиллерией крепости и подступающим Карлом...
- Нашумели много... Это можем. - Петр бросил ложку. - Воевать еще не научились. Не с того конца взялись... Никуда это дело еще не годится. Чтоб здесь пушка выстрелила, ее надо в Москве зарядить... Понял?
Алексашка сказал:
- Сейчас еду, - в первой роте у костра солдаты разговаривают. Шведов ждут - весь лагерь гудит. Честят генералов - ну-ну... Один - слышу: "Прапорщику, говорит, первую пулю..."
- Генералы! (У Петра замерцали глаза.) С хоругвями по стенам ходить! Воеводы... Старые дрожжи...
Тогда Алексашка сказал осторожно, - запустил глазом:
- Петр Алексеевич... Отдай войско мне на эти три дня... Ей-ей. А?
Будто не расслышав, Петр полез в карман за кисетом. Сопя, уминал пальцами крошки табаку:
- Главнейшим начальником с завтрашнего дня имеет быть герцог фон Круи. Дурак изрядный, но дело знает по-европейски, - боевой... И наши иностранцы при нем будут бодрее...Ты соберись, слышь, до свету - поедем...
Сопел. Придвинув свечу, раскуривал, Алексашка спросил тихо:
- Петр Алексеевич, куда поедем?
- В Новгород.
Петр взглянул наконец в раскрытые чрезмерным изумлением прозрачно-синие глаза Алексашки. Вдруг густо начал багроветь (надулась жилка поперек вспотевшего лба) - и, - сдерживая гнев:
- Тому мальчишке терять нечего, а мне есть чего... Думаешь - под Нарвой начало и конец? Войне начало только... Должны одолеть... А с этим войском не одолеем... Понял ты? Начинать надо с тылу, с обозных телег... Скакать со шпагой - последнее дело... Дура, храбрее Карла хочешь быть? Опусти глаза! (Бешенство метнулось по лицу его.) Не моги смотреть на меня!
