Алексашка не послушал, не опустил глаза, от жгучего стыда наливались слезы, капля поползла по натянутой щеке. Петр узкими зрачками впился в него. Оба не дышали. Петр вдруг усмехнулся. Отвалясь к стене, глубоко засунул руки в карманы.
- "Мин херц", - передразнил Алексашкиным голосом. - Сердечный друг... За меня стыдно стало? Подожди, еще чего случится, - все морду отворотят. Карла испугался... Войско бросил... В Новгород ускакал, все равно как тогда - к Троице... Ладно... Вытри личико. Поди встреть - господа генералы пожаловали...
.. . . . . . . . . . . .
Окрики часовых. Топот подков по мерзлой земле. За окном - свет факелов. Звеня шпорами, вошел герцог и генералы - красные от ветра, встревоженные, - что случилось в такой поздний час?.. Петр кивнул им, подойдя к герцогу, обнял. Показал Меньшикову - взять свечу - и пошел за дощатую переборку в чулан.
Здесь Меньшиков поставил свечу на столик, заваленный бумагами, засыпанный табаком. Все стояли. Петр сел, взял листок, шевеля губами, строго перечел про себя присыпанные золой, исчерканные строки. Кашлянул и, - ни на кого не глядя:
"Ин готснам, во имя божье, - начал читать суровым, твердым голосом. - Понеже его царское величество ради нужнейших дел отъезжает от войска, того ради вручаем мы войско его княжеской пресветлости герцогу фон Круи по нижеследующим статьям... (Герцог, стоя у самого стола, задергал ляжкой. Петр посмотрел на его тощую ляжку в белой лосине, потом - на сухие руки, обхватившие золотую рукоять сабли.) Первая статья: его пресветлейшество имеет быть главнейшим начальником... Второе: все генералы, офицеры, даже и до солдата имеют быть под его командой, как самому его царскому величеству... Третье... (Поднял голос.) Добывать немедленно Нарву и Иван-город всячески... Четвертое... За ослушание генералов, офицеров и солдат чинить над ними расправу, яко над подданными своими даже и до смерти..."
Мимо герцога стал смотреть на генералов: Вейде согласительно кивал, князь Трубецкой вспух вспотевшим лицом, у Бутурлина седые стриженые волосы задвигались над низким лбом, Артамон Головин низко опустил голову, будто позор и беда уже легли на его плечи.
"Также его пресветлейшеству зело проведывать про шведский сикурс. Когда подлинно уведомится о пришествии короля Каролуса и если оный нарочито силен, - оного накрепко стеречь, чтобы в город Нарву не пропустить, и поиск над оным с божьей помощью искать... Но лучше обождать, буде возможно, до прибытия подмоги..." (Опустил листок и - герцогу.) Репнин и гетман с казаками и огнеприпасные обозы - в немногих днях пути... (Головину.) Садись, перебели...
В дверь из сеней постучали. Меньшиков озабоченно протискался в кухню. Кто-то вошел, - в раскрытую дверь с шумом ветра донеслись отдаленные крики множества голосов. Петр, оттолкнув кого-то, шагнул в кухню.
- Что случилось? - крикнул страшно.
Перед ним стоял юноша, - осунувшееся розовое, как у девушки, лицо, вздернутый нос, смелые глаза, над ухом русые волосы запеклись кровью...
- Павел Ягужинский, поручик, при Борисе Петровиче Шереметьеве, - быстро сказал Меньшиков.
- Ну?
У того задрожало лицо. Подняв нос к Петру, справился:
- Борис Петрович послал, государь, спросить - куда стать полкам?
Петр молчал. Генералы испуганно теснились в дверях чулана.
Меньшиков, - торопливо надевая полушубок:
- Бежали без чести от самых Пигаиок... Шапки побросали... Дворяне...
.. . . . . . . . . . . .
Иррегулярные полки дворянского ополчения, утром семнадцатого ноября, узнав от сторожевых, что шведские разъезды за ночь прошли мимо теснин берегом моря в тыл на ревельскую дорогу, смешались и, не слушая Бориса Петровича Шереметьева, стали уходить от Пигаиок - в страхе оказаться отрезанными от главного войска. Он подскакивал к расстроенным сотням, хватал за поводья, сорвал голос, бил нагайкой по лошадям и по людям, - задние напирали, конь его вертелся в лаве отступающих.
