Перемешавшиеся полки Головина и Трубецкого, в страхе быть отрезанными от переправы, добежали до берега и так тесно поперли на мост, что понтоны осели, - желтые воды вздутой западным ветром Наровы начали перехлестывать через перила. Там, в пенной воде, под снежной завесой, плыли трупы лошадей и людей конницы Шереметьева (потонувших при переправе пятью верстами выше). Конские туловища прибивало, громоздило у осевшего моста. С берега напирали орущие люди. Зыбкий мост сильнее накренялся правым бортом, вода хлынула через настил, перила затрещали, пеньковые канаты начали рваться, середние понтоны погрузились совсем и разошлись. В ревущий поток, где крутились конские и человеческие трупы, попадали те, кто был на мосту. Поднялся крик, но сзади продолжали напирать, - солдаты сотнями валились в Нарову, покуда разорванную половину моста не прибило к болотистому берегу.
Там, близ реки, стоял шатер герцога фон Круи, - в тылу расположения Преображенского и Семеновского полков. Третий час длился отчаянный бой на рогатках на южной и западной стороне лагеря. Ни руководить, ни распоряжаться в этом снежном аду... В шатре у стола, обхватив голову, сидел толстый преображенский полковник Блюмберг, изредка сопел. Напротив него - скучный Галларт мигал ресницами на свечу, спокойно ждал, когда надо будет отдавать шпагу - эфесом вперед, с поклоном - шведскому офицеру.
В шатер вошел герцог в осыпанной снегом оленьей шубе поверх лат, - забрало поднято, усы висели сосульками, губы тряслись...
- Пускай черт воюет с этими русскими свиньями! - крикнул герцог. - Майор Кунингам и майор Гаст задушены в землянках... Капитан Вальбрехт с перерезанным горлом лежит здесь, в двенадцати шагах от шатра... Царь знал, что подсунуть мне, - армию! Сброд, сволочи!..
Галларт поспешно поднялся и откинул ковер, - в палатку влетел вихрь снега. Рев многотысячной толпы заглушал звуки выстрелов. Герцог бросился вон из шатра. Внизу были видны очертания подносимого к берегу моста, на нем кричали люди. Справа, там, где частокол лагеря упирался в реку, бесновались бесчисленные толпы...
- Центр прорван, - сказал Галларт, - это полки Головина...
Солдаты лезли через частокол, отдельные кучки их бежали к шатру...
- О черт! - крикнул герцог. - На коней, господа! - Он потащил с себя оленью шубу, - латы мешали движениям. - Помогите же, о черт!
Герцог, Галларт и Блюмберг влезли на коней, спустились вниз к воде и по топкому берегу тяжело поскакали на запад, навстречу шведским выстрелам, - сдаваться в плен, чтобы этим уберечь свои жизни от разъяренных солдат.
.. . . . . . . . . . . .
Стемнело. Ветер затихал, валил мягкий снег. Изредка хлопал одинокий выстрел. В русском лагере было тихо, как на кладбище, ни одного огня... Лишь в центре, в захваченном обозе, пьяные шведские гренадеры хрипло орали песни. Пламя горящих бочек озаряло пелену снега, ложившуюся на мертвецки пьяных и на убитых.
Артамон Головин, Трубецкой, Бутурлин, царевич Имеретинский, Яков Долгорукий, десять полковников (среди них - сын славного генерала Гордона и сын Франца Лефорта), подполковники, майоры, капитаны, поручики - восемьдесят командиров - собрались на конях и пешие у землянки, где совещались генералы. Только что были посланы к королю Карлу парламентеры, - князь Козловский и майор Пиль, - но они наткнулись на своих солдат, были опознаны и убиты...
В землянке при свете лучины Артамон Головин говорил:
- Укрепления прорваны, главнокомандующий бежал, мосты разломаны, пороховые обозы - у шведов... Назавтра не можем возобновить боя... Покуда ночью шведы не видят нашего бедствия, можем добиться от короля женерозных14 условий, сохранить оружие и войска... Ты, Иван Иванович (поклонился Бутурлину), ступай, батюшка, сам к королю, скажи ему, что, не желая-де пролития христианской крови, хотим разойтись: уйдем-де в свою землю, а он пускай уходит в свою...
- А пушки? Отдать? - прохрипел Бутурлин.
На это никто не ответил, генералы потупились.
