Петр Первый. Книга 3. Страница 009
В чулане у них живет баба-кимрянка и носит тайно еду в горшочке на пустырь за огородом, в брошенную баньку. В той баньке живет беглый распоп Гришка... (Тут Катерина и Марья побелели, схватились за щеки.) Который распоп Гришка варит будто бы в баньке любовное зелье, и зелье от зачатия, и чтобы плод сбрасывать. Ладно. Нам известно, что распоп Гришка, кроме того, в баньке пишет подметные воровские письма, и по ночам ходит в Немецкую слободу на дворы к некоторым посланникам, и заходит к женщине-черноряске, которая, черноряска, бывает в Новодевичьем монастыре, моет там полы, и моет пол в келье у бывшей правительницы Софьи Алексеевны... (Князь-кесарь говорил негромко, медленно, в светлице никто не дышал.) Так я здесь останусь небольшое время, любезная Наталья Алексеевна, а ты уж не марайся в эти дела, ступай домой по вечерней прохладе...
Глава вторая
1
За столом сидели три брата Бровкины - Алексей, Яков и Гаврила. Случай был редкий по теперешним временам, чтобы так свидеться, душевно поговорить за чаркой вина. Нынче всё - спех, всё - недосуг, сегодня ты здесь, завтра уже мчишься за тысячу верст в санях, закопавшись в сено под тулупом... Оказалось, что людей мало, людей не хватает.
Яков приехал из Воронежа, Гаврила - из Москвы. Обоим было указано ставить на левом берегу Невы, повыше устья Фонтанки, амбары, или цейхгаузы, у воды - причалы, на воде - боны и крепить весь берег сваями - в ожидании первых кораблей балтийского флота, который со всем поспешением строился близ Лодейного Поля на Свири. Туда в прошлом году ездил Александр Данилович Меньшиков, велел валить мачтовый лес и как раз на святую неделю заложил первую верфь. Туда привезены были знаменитые плотники из Олонецкого уезда и кузнецы из Устюжины Железопольской. Молодые мастера-навигаторы, научившиеся этим делам в Амстердаме, старые мастера из Воронежа и Архангельска, славные мастера из Голландии и Англии строили на Свири двадцатипушечные фрегаты, шнявы, галиоты, бригантины, буера, галеры и шмаки. Петр Алексеевич прискакал туда же еще по санному пути, и скоро ожидали его здесь, в Питербурге.
Алексей без кафтана, в одной рубашке голландского полотна, свежей по случаю воскресенья, подвернув кружевные манжеты, крошил ножом солонину на дощечке. Перед братьями стояла глиняная чашка с горячими щами, штоф с водкой, три оловянных стаканчика, перед каждым лежал ломоть ржаного черствого хлеба.
- Шти с солониной в Москве не диковинка, - говорил братьям Алексей, румяный, чисто выбритый, со светлыми подкрученными усами и остриженной головой (парик его висел на стене, на деревянном гвозде), - здесь только по праздникам солонинкой скоромимся. А капуста квашеная - у Александра Даниловича на погребе, у Брюса, да - пожалуй - у меня и - только... И то ведь оттого, что летось догадались - сами на огороде посадили. Трудно, трудно живем. И дорого все, и достать нечего.
Алексей бросил с доски накрошенную солонину в чашку со щами, налил по чарке. Братья, поклонясь друг другу, вздохнув, выпили и степенно принялись хлебать.
- Ехать сюда боятся, женок здесь, почитай что, совсем нет, живем, как в пустыне, ей-ей... Зимой еще - туда-сюда - бураны преужасные, тьма, да и дел этой зимой было много... А вот, как сегодня, завернет весенний ветер, - и лезет в голову неудобь ска-зуемое... А ведь здесь с тебя, брат, спрашивают строго...
Яков, разгрызая хрящ, сказал:
- Да, места у вас невеселые.
Яков, не в пример братьям, за собой не смотрел, - коричневый кафтан на нем был в пятнах, пуговицы оторваны, черный галстук засален на волосатой шее, весь пропах табаком-канупером. Волосы носил свои - до плеч - плохо чесанные.
- Что ты, брат, - ответил Алексей, - места у нас даже очень веселые: пониже по взморью, и в стороне, где Дудергофская мыза. Травы - по пояс, рощи березовые - шапка валится, и рожь, и всякая овощь родится, и ягода... В самом невском устье, конечно, - топь, дичь.
Глава вторая
1
За столом сидели три брата Бровкины - Алексей, Яков и Гаврила. Случай был редкий по теперешним временам, чтобы так свидеться, душевно поговорить за чаркой вина. Нынче всё - спех, всё - недосуг, сегодня ты здесь, завтра уже мчишься за тысячу верст в санях, закопавшись в сено под тулупом... Оказалось, что людей мало, людей не хватает.
Яков приехал из Воронежа, Гаврила - из Москвы. Обоим было указано ставить на левом берегу Невы, повыше устья Фонтанки, амбары, или цейхгаузы, у воды - причалы, на воде - боны и крепить весь берег сваями - в ожидании первых кораблей балтийского флота, который со всем поспешением строился близ Лодейного Поля на Свири. Туда в прошлом году ездил Александр Данилович Меньшиков, велел валить мачтовый лес и как раз на святую неделю заложил первую верфь. Туда привезены были знаменитые плотники из Олонецкого уезда и кузнецы из Устюжины Железопольской. Молодые мастера-навигаторы, научившиеся этим делам в Амстердаме, старые мастера из Воронежа и Архангельска, славные мастера из Голландии и Англии строили на Свири двадцатипушечные фрегаты, шнявы, галиоты, бригантины, буера, галеры и шмаки. Петр Алексеевич прискакал туда же еще по санному пути, и скоро ожидали его здесь, в Питербурге.
Алексей без кафтана, в одной рубашке голландского полотна, свежей по случаю воскресенья, подвернув кружевные манжеты, крошил ножом солонину на дощечке. Перед братьями стояла глиняная чашка с горячими щами, штоф с водкой, три оловянных стаканчика, перед каждым лежал ломоть ржаного черствого хлеба.
- Шти с солониной в Москве не диковинка, - говорил братьям Алексей, румяный, чисто выбритый, со светлыми подкрученными усами и остриженной головой (парик его висел на стене, на деревянном гвозде), - здесь только по праздникам солонинкой скоромимся. А капуста квашеная - у Александра Даниловича на погребе, у Брюса, да - пожалуй - у меня и - только... И то ведь оттого, что летось догадались - сами на огороде посадили. Трудно, трудно живем. И дорого все, и достать нечего.
Алексей бросил с доски накрошенную солонину в чашку со щами, налил по чарке. Братья, поклонясь друг другу, вздохнув, выпили и степенно принялись хлебать.
- Ехать сюда боятся, женок здесь, почитай что, совсем нет, живем, как в пустыне, ей-ей... Зимой еще - туда-сюда - бураны преужасные, тьма, да и дел этой зимой было много... А вот, как сегодня, завернет весенний ветер, - и лезет в голову неудобь ска-зуемое... А ведь здесь с тебя, брат, спрашивают строго...
Яков, разгрызая хрящ, сказал:
- Да, места у вас невеселые.
Яков, не в пример братьям, за собой не смотрел, - коричневый кафтан на нем был в пятнах, пуговицы оторваны, черный галстук засален на волосатой шее, весь пропах табаком-канупером. Волосы носил свои - до плеч - плохо чесанные.
- Что ты, брат, - ответил Алексей, - места у нас даже очень веселые: пониже по взморью, и в стороне, где Дудергофская мыза. Травы - по пояс, рощи березовые - шапка валится, и рожь, и всякая овощь родится, и ягода... В самом невском устье, конечно, - топь, дичь.