Петр Алексеевич пошел в угол палатки - обливать голову и, отфыркиваясь, говорил Макарову, который, стоя, ловко писал на углу стола:
- "Стрешневу... Пионы ваши получены в исправности, только жалеем, что мало прислал. Изволь не пропустить времени - прислать из Измайлова всяких цветов и больше таких, кои пахнут: канупера, мяты да резеды... Пришли садовника доброго, с семьей, чтобы не скучал... Да отпиши, для бога, как здравствует в Измайлове Катерина Василефская с Анисьей Толстой и другие с ними... Не забывай об сем писать чаще... Также изволь уведомить, как у вас с набором солдат в драгунские полки, - один полк возможно скорее набрать - из людей получше - и прислать сюда..."
Он вернулся к столу, прочел написанное Макаровым, усмехнувшись про себя - подписал.
- Еще что? Да ты мне не по порядку подкладывай, давай важнейшее...
- Письмо Григория Долгорукова из Сокаля, о благополучном прибытии наших войск.
- Читай! - Петр Алексеевич закрыл глаза, вытянул шею, большие, в царапинах, сильные руки его легли на столе. Долгорукий писал о том, что с прибытием русских войск в Сокаль король Август опять восприял чрезмерную отвагу и хочет встречи на бранном поле с королем Карлом, дабы с божьей помощью генеральной баталией взять реванш за конфузию при Клиссове. На это безумство особенно подговаривают его фаворитки, - их теперь у него две, и его бытие сделалось весьма беспокойное. Дмитрию Михайловичу Голицыну с великими трудами удалось отклонить его от немедленной встречи с Карлом (который, как хищный волчец, только того и ждет) и указать ему путь на Варшаву, оставленную Карлом с малой защитой. Что из сего может произойти - одному богу известно...
Петр Алексеевич терпеливо слушал длинное письмо, губа его с полоской усиков поднималась, открывая зубы. Дернув шеей, пробормотал: "Союзничек!" Пододвинул чистый лист, скребнул ногтями в затылке и, едва поспевая пером за мыслями, начал писать - ответ Долгорукому:
"...Еще напоминаю вашей милости, чтобы не уставал отводить его величество короля Августа от жестокого и пагубного намерения. Он спешит искать генерального боя, надеясь на фортуну - сиречь счастье, но сие точно в ведении одного всевышнего... Нам же, человекам, разумно на ближнее смотреть, что - суть на земле... Короче сказать, - искание генерального боя весьма для него опасно, ибо в один час можно все потерять... Не удастся генеральный бой, - от чего, боже, боже сохрани и его, да и нас всех, - его величество Август не только от неприятеля будет ввергнут в меланхолию, но и от бешеных поляков, лишенных добра отечеству своему, будет со срамом выгнан и престола своего лишен... Для чего же ввергать себя в такое бедство? Что же ваша милость пишет о фаворитках, - истинно, сию горячку лечить нечем... Одно - старайся с сими мадамками делать симпатию и альянс..."
Дышать уже было нечем в слоях табачного дыма. Петр Алексеевич с брызгами подписал - "Птръ" и вышел из шатра в нестерпимый зной. Отсюда, с холма, была видна в стороне Нарвы пыльная туча, поднятая обозами и войсками, передвигавшимися из лагеря на боевые позиции перед крепостью. Петр Алексеевич провел ладонью по груди, по белой коже, - медленно, сильно стучало сердце. Тогда он стал глядеть туда, где в необъятном стеклянном море, отсюда неразличимые, дремали корабли адмирала де Пру, набитые добром, которого хватило бы на всю русскую армию. Земля, и небо, и море были в томлении, в ожидании, будто остановилось само время. Вдруг много черных птиц беспорядочно пронеслось мимо холма к лесу. Петр Алексеевич задрал голову, - так и есть! С юго-запада высоко в раскаленное, как жесть, небо быстро поднимались прозрачные пленки облаков.
- Макаров! - позвал он. - Спорить хочешь на десять ефимков?
Макаров сейчас же вышел из шатра, - востроносый, пергаментный от усталости и бессонницы, с прямым ртом без улыбки, и потащил из кармана кошель:
- Как прикажешь, милостивый государь...
Петр Алексеевич махнул на него рукой:
