Арведа Горна - племянника нарвского героя, - польские магнаты и знатные паны повесили свои парики на подставки, пересыпали французские кафтаны табаком и ходили в жупанах с откидными рукавами, в бобровых шапках, в мягких сапожках с многозвенными шпорами, вместо шпаг - опоясывались тяжелыми дедовскими саблями.
В Варшаве жили весело и беспечно под надежной охраной Арведа Горна, простив ему невежество, когда он заставил сейм избрать в короли этого мало знатного, но изящно воспитанного молодого человека. Шведские офицеры были грубоваты и высокомерны, но зато в питье вин и медов не выдерживали боя с поляками, а в танцах и совсем уступали роскошным мазурщикам - Вишневецкому или Потоцкому. Была одна беда, - все меньше поступало денег из разоренных войною имений, но и это обстоятельство казалось так же скоропреходящим: не вечно Карлу хозяйничать в Польше, когда-нибудь да уйдет же он отсюда на восток - расправляться с царем Петром.
И вот нежданно-негаданно на Варшаву надвинулась черная туча. Август без боя захватил богатый Люблин и стремительно двигался с шумным польским конным войском по левому берегу Вислы на Варшаву; одноглазое страшилище, атаман Данила Апостол с днепровскими казаками перебрался на правый берег Вислы и приближался к Праге - варшавскому предместью; одиннадцать русских пехотных полков очищали прибугские городки от приверженцев короля Станислава, уже заняли Брест и также поворачивали к Варшаве; а с запада к ней быстро шел саксонский корпус фельдмаршала Шуленбурга, обманувшего ловким маневром короля Карла, который искал его на другой дороге.
- Видит бог и пресвятая дева, я не стремился надевать на себя польскую корону, такова была воля сейма, - не поднимая глаз, говорил король Станислав с презрительной медленностью. На ковре у ног его лежала - мордой в лапы - белая борзая сука благороднейших кровей. - Кроме затруднений и неприятностей, я покуда еще ничего не испытал в моем высоком сане. Я готов сложить с себя корону, если сейм из чувства осторожности и благоразумия пожелает этого, чтобы не подвергать Варшаву злобе Августа. Несомненно, у него много оснований - испортить себе печень. Он честолюбив и упрям. Его союзник - царь Петр - еще более упрям и хитер, они будут драться, покуда не добьются своего, покуда мы все не будем вконец разорены. - Он положил ногу в сафьяновом сапожке на спину собаки, она повела лиловыми глазами на короля. - Право же, я ни на чем не настаиваю, я с восторгом удалюсь в Италию... Упражнения в Болонском университете восхищают меня...
Румяный, с бешено холодными глазами, плотный в своем зеленом поношенном сюртуке, полковник Арвед Горн проворчал, сидя напротив короля на раскладном стуле:
- Это не военный совет, - позорная капитуляция...
Король Станислав медленно покривил рот. Кардинал примас Радзиевский, лютый враг Августа, не слыша неприличного замечания шведа, сказал тем вкрадчивым, смиренно повелительным голосом, какому прилежно учат в иезуитских коллегиях со времен Игнатия Лойолы. Он сказал:
- Желание вашего королевского величества уклониться от борьбы - не более чем минутная слабость... Цветы вашей души поникли под суровым ветром, - мы умиляемся... Но корона католического короля, в отличие от шляпы, снимается только вместе с головой. Будем со всем мужеством говорить о сопротивлении узурпатору и врагу церкви, каков есть курфюрст саксонский Август, дурной католик. Мы послушаем, что скажет полковник Горн.
Кардинал примас, шурша шелком пышной пурпуровой рясы, отражавшейся в навощенном полу, грузно повернулся к шведу и повел рукой столь изысканно, будто предлагал ему сладчайшее кушанье. Полковник Горн толкнул стул, расставил крепкие ноги в смазных ботфортах (поношенный сюртук и грубые ботфорты с раструбами он носил, как все шведы, в подражание королю Карлу), сухо кашлянул, прочищая горло:
- Я повторяю: военный совет должен быть военным советом, а не разговором о цветочках. Я буду оборонять Варшаву до последнего солдата, - такова воля моего короля.
