Петр Алексеевич взвесил чарку в руке, по-матросски истово вытянул крепчайшую водку с сивушным духом и, торопливо кидая в рот кусочки кренделя и жуя, сказал Неплюеву:
- На ночь станем на якорь у Наровы, ночевать буду на берегу... Дно промерял?
- У приток-Наровы с правого берега песчаная банка, с левого - одиннадцать фут...
- Ну, добро... Ступай...
Петр Алексеевич снова остался один на горячей палубе у штурвала. От выпитой чарки пошло по телу веселье, и он стал припоминать, то посапывая, то усмехаясь, третьеводнешнее славное дело, от которого у короля Карла должно потемнеть в глазах с досады...
2
Фельдмаршал Шереметьев вел осаду Юрьева с прохладцей, - особенно не утруждал ни себя, ни войско, надеясь одолеть шведов измором. Его многоречивые письма Петр Алексеевич комкал и швырял под стол. Черт подменил фельдмаршала, - два года воевал смело и жестоко, нынче, как старая баба, причитывает у шведских стен. Когда в нарвский лагерь прибыл наконец фельдмаршал Огильви, взятый настоянием Паткуля из Вены на московскую службу за немалое жалованье, мимо кормления и всякого винного и иного довольствия - в год три тысячи золотых ефимок, - Петр Алексеевич передал ему командование и в нетерпении кинулся под Юрьев.
Фельдмаршал его не ждал, - в полуденный зной после обеда похрапывал у себя в шатре, в обозе, за высоким валом, и проснулся, когда царь сорвал у него с лица платок от мух.
- На покое за рогатками спишь, - крикнул и завращал сумасшедшими глазами. - Иди, показывай мне осадные работы!
От такого страха у фельдмаршала отнялся язык, не помнил, как попал ногами в штаны, поблизости не случилось ни парика, ни шпаги, так - простоволосый - и полез на лошадь. Подбежал военный инженер Коберт, спросонок также не на те пуговицы застегивая французский кафтан; за эту осаду он только и сделал добpoго, что разъел щеки - поперек шире - на русских щах. Петр злобно кивнул ему сверха. Втроем поехали на позиции.
Здесь все не понравилось Петру Алексеевичу... С восточной стороны, откуда вело осаду войско Шереметьева, стены были высоки, приземистые башни укреплены заново, равелины звездой выдавались далеко в поле, и рвы перед ними были полны воды. С запада город надежно обороняла полноводная река Эмбах, с юга - моховое болото. Шереметьев подобрался к городским стенам глубокими шанцами и апрошами - весьма осторожно и не близко, из опасения шведских пушек. Его батареи поставлены были и того глупее, - с них он бросил в город две тысячи бомб, зажег кое-где домишки, но стен и не поцарапал.
- Известно вам, господин фельдмаршал, во сколько алтын обходится мне каждая бомба? - угрюмо проговорил Петр Алексеевич. - С Урала везем их... А не хочешь ли ты за эти две тысячи напрасных бомбов заплатить из своего жалованья! - Он выхватил у него из подмышки подзорную трубу и водил ею, оглядывая стены. - Южная мура15 ветха и низка. Я так и думал... - И быстро оглянулся на инженера Коберта. - Сюда надо кидать бомбы, здесь ломать стены и ворота. Отсюда надо брать город. Не с востока. Не удобства искать для-ради того, что там место сухо... Победы искать, хоть по шею в болоте...
Шереметьев не посмел спорить, только проворчал толстым языком: "Само собой... Вам виднее, господин бомбардир... А мы вот думали, не додумали..." Инженер Коберт почтительно, с сожалеющей усмешкой помотал щеками.
- Ваше величество, южная стена, также и башенные ворота, именуемые "Русскими воротами", - ветхи, но тем не менее неприступны, ибо к ним можно подойти только через болото... Болото непроходимо.
- Для кого болото непроходимо? - крикнул Петр Алексеевич, дернул длинной шеей, лягнул ногой, потерял стремя. - Для русского солдата все проходимо... Не в шахматы играем, в смертную игру...
Он соскочил с лошади, развернул на траве карту - план города, из кармана вытащил готовальню, из нее циркуль, линейку и карандаш. Начал мерить и отмечать. Фельдмаршал и Коберт присели на корточки около него.
- Вот где ставь все свои батареи! - Он указал на край болота перед "Русскими воротами". - Да за рекой прибавь ломовых пушек... - Он ловко стал чертить линии, как должны лететь ядра с батарей к "Русским воротам".
