Бомбардир Игнат Курочкин посадил подряд несколько каленых ядер в левый угол воротной башни... - Как гвозди вбил! Не так разве? Что? - по-петушиному крикнул Петр Алексеевич. Весь угол башни завалился, и вся она - вот-вот готова рухнуть.
- Игнат, ты где, не вижу, подойди. - И он подал бомбардиру трубочку с изгрызенным мундштуком. - Не дарю... другой при себе нет, а - покури... Хвалю... Живы будем - не забуду.
Игнат Курочкин, степенный человек с пышными усами, снял треух", осторожно принял трубочку, поковырял в ней ногтем и весь пошел лукавыми морщинками...
- А табачку-то в ней, ваше величество, нетути...
Другие бомбардиры засмеялись. Петр Алексеевич вынул кисет, в нем - табаку ни крошки. В это как раз время и подошел фельдмаршал. Петр Алексеевич - обрадованно:
- Борис Петрович, покурить с собой есть? У нас на батарее - ни водки, ни табаку... (Бомбардиры опять засмеялись.) Сделай милость... (Шереметьев учтиво, с поклоном протянул ему вышитый бисером хороший кисет.) Ах, спасибо... да ты отдай кисет бомбардиру Курочкину... Дарю его тебе, Игнат, а трубочку мне верни, не забудь...
Он отослал бомбардиров и некоторое время с хрустом жевал сухарь. Фельдмаршал, уперев в бок жезл, молча стоял перед ним.
- Борис Петрович, ждать более нельзя, - изменившимся голосом проговорил Петр. - Люди рассердились... Гренадеры который день лежат в болоте... Трудно! Я зажгу бочки со смолой, буду стрелять всю ночь... Ты, не мешкая, пришли мне в подкрепление батальон московских стрелков из полка Самохвалова - мужики угрюмые, отважные... Сам делай свое дело, для бога только не теряй людей напрасно... С рассветом пойду на приступ... (Шереметьев опустил руку с жезлом и перекрестился.) Ступай, голубчик.
Когда на краю болота и за рекой запылали смоляные бочки, - со всех батарей начался такой беглый огонь, какого шведы еще не слышали. Ворота рухнули. От куртины, частоколов и рогаток полетели щепы. Шведы ждали атаки в эту ночь, - сквозь проломы стены в мерцающем зареве смоляного огня были видны колеблющиеся щетины штыков, каски, знамена... По всему городу били в набат...
Петр Алексеевич, подогнув колени, глядел в подзорную трубу из канавы за фашинами... С ним стоял молодой полковник Иван Жидок - орловец, похожий на цыгана, - черные глаза у него сухо блестели, губы вздрагивали, от злости он, не замечая того, хрустел зубами. Ночь была коротка, за лесом уже зазеленел восток и пропали звезды. Ждать дольше было невозможно. Но Петр Алексеевич все еще медлил. Вдруг Иван Жидок с тоской из глубины утробы выдавил: "Оооох!" - и замотал опущенной головой. Петр Алексеевич схватил его за плечо:
- Ступай!
Иван Жидок перескочил через фашины и, нагибаясь, побежал по болоту. Тотчас зашипела, взвилась, лопнула, раскинулась зелеными огнями ракета, другая, третья. Пушки замолкли. В уши надавила тишина. Меж красно-черных кочек болота стали подниматься люди, - утопая в тине, тяжело пошли к воротам. Все болото зашевелилось, закишело солдатами. С берега им на подмогу, уставя штыки, шли роты московских стрелков... Петр Алексеевич опустил трубу, потянул воздух сквозь зубы, сморщился: "Ох, - сказал, - ох". Из развороченной куртины в упор по наступающим гренадерам Ивана Жидка изрыгнули огонь пять уцелевших пушек. Отчаянный одинокий голос на болоте закричал: "Урааа!" - Из пролома стены выскакивали шведы, будто в неистовой радости бежали навстречу русским. Началась свалка, поднялся крик, рев, лязг. До четырех тысяч людей сбилось у стен и ворот...
Петр Алексеевич вылез из канавы, пошел, чмокая во мху тяжелыми ботфортами, и все шарил по себе, ища оброненную трубку ли, оружие ли... Его догнал низенький полковник Нечаев:
- Государь, туда нельзя...
И оба стали глядеть туда...
Петр Алексеевич - ему:
- Пошли за подмогой...
- Государь, не надо...
- Говорю - пошли...
- Не надо... Наши уж отбивают у него пушки...
- Врешь...
- Вижу...
