– Небось как проголодаешься посильней, так и на Дурацкий остров захочешь, – проворчал Незнайка.
– Что ж, бывает и так, – согласился Козлик.
Разговаривая таким образом, друзья шагали по городу. Чем дальше они уходили от центра, тем реже встречали освещённые витрины магазинов и яркие огоньки реклам. Дома становились все ниже, а окна подслеповатее. Асфальтированные тротуары кончились, и пошли просто булыжные, с выбоинами и ухабами и лежащими поперёк кучами мусора. Вид всего этого производил на Незнайку удручающее впечатление. Одни названия улиц могли вызвать неприятное чувство. Если в богатых кварталах города чаще встречались такие названия, как Светлая улица, Счастливая улица, бульвар Радости, то здесь в ходу были такие названия, как улица Бедности, Тёмная улица, Грязная улица, Болотная или Гнилая.
Заметив, что они забрели в какую-то глушь, Незнайка спросил:
– Разве мы не пойдём сегодня в «Экономическую» гостиницу?
– Нет, братец, – ответил Козлик. – «Экономическая» гостиница нам сегодня не по карману. У нас на каждого всего по десять сантиков, а за такую сумму можно переночевать лишь у Дрянинга в «Тупичке». Это так гостиница называется, – пояснил Козлик.
Пройдя по Большой Трущобной улице, наши друзья свернули на Малую Трущобную и, миновав Первый, Второй и Третий Трущобные переулки, свернули в узенький закоулочек, который назывался Мусорный тупичок. В конце этого закоулочка стоял большой серый дом, с виду напоминавший огромный мусорный ящик.
Над входной дверью, которая поминутно открывалась, пропуская все новых коротышек, висела вывеска с надписью: «Общедоступная гостиница „Тупичок“».
Теперь уже неизвестно в точности, называлась ли гостиница так, потому что помещалась в тупичке, или же улица была названа тупичком вследствие того, что здесь была гостиница с таким названием.
Незнайка и Козлик вошли в дверь и очутились перед конторкой с окошечком. Заглянув в окошечко, Козлик спросил:
– У вас найдётся два места по десять сантиков?
Кто-то, кого не видел стоявший сбоку Незнайка, ответил:
– Найдётся. Минус второй этаж, места двести пятнадцать и двести шестнадцать.
Козлик протянул в окошечко деньги и получил два жестяных жетона, на которых были выбиты цифры: «215» и «216».
– А что значит – минус второй этаж? – заинтересовался Незнайка. – Почему минус?
– Этот дом не только поднимается вверх, но и опускается вниз, под землю, – объяснил Козлик. – Все этажи, которые вверх, те – плюс, а которые вниз, те – минус. Минус второй этаж – это значит второй подземный этаж.
– А почему нам нельзя вверх?
– Вверх дороже, – ответил Козлик. – Вот разбогатеем, переселимся наверх.
Спустившись по грязной деревянной лестнице на два этажа вниз, наши друзья вошли в дверь и очутились в огромной комнате с низким, прогнувшимся, закопчённым потолком. Первое впечатление у Незнайки было, будто он снова попал в каталажку. Такие же складские полки с лежавшими на них коротышками, такая же чугунная печь с длинными, тянувшимися через всё помещение трубами, такая же тусклая лампочка под потолком. Вся разница заключалась в том, что здесь было гораздо грязней и тесней. Полки были не из пластмассы, как в каталажке, а из грубых, почерневших, неотёсанных деревянных досок, и стояли они так тесно, что между лежавшими на них коротышками, казалось, трудно было просунуть палец.
В отличие от арестованных, которые томились в каталажке, здешние обитатели пользовались гораздо большей свободой. Каждый здесь считал себя вправе делать всё, что ему приходило в голову. Многие не только пекли картошку в золе, но и варили в жестянках из-под консервов похлёбку, жарили какие-то длинные, бесформенные коржи из теста, развешивая их на горячих жестяных трубах. На этих же трубах висели, вперемежку с коржами, чьи-то носки, сохнущее после стирки бельё, изорванное до последней степени тряпьё, бывшее когда-то одеждой, даже чьи-то ботинки.
