Расстилая свой кафтан. — Рукавички взять придётся, Чай, плутовка больно жгется». Тут конёк из глаз исчез, А Иван, кряхтя, подлез Под дубовое корыто И лежит там как убитый.
Вот полночною порой Свет разлился над горой, Будто полдни наступают: Жары-птицы налетают; Стали бегать и кричать И пшено с вином клевать. Наш Иван, от них закрытый, Смотрит птиц из-под корыта И толкует сам с собой, Разводя вот так рукой: «Тьфу ты, дьявольская сила! Эк их, дряни, привалило! Чай, их тут с десятков с пять. Кабы всех переимать[52] — То-то было бы поживы! Неча молвить, страх красивы! Ножки красные у всех; А хвосты-то – сущий смех! Чай, таких у куриц нету; А уж сколько, парень, свету — Словно батюшкина печь!» И, скончав такую речь Сам с собою, под лазейкой Наш Иван ужом да змейкой Ко пшену с вином подполз — Хвать одну из птиц за хвост. «Ой! Конечек-горбуночек! Прибегай скорей, дружочек! Я ведь птицу-то поймал!» — Так Иван-дурак кричал. Горбунок тотчас явился. «Ай, хозяин, отличился! — Говорит ему конёк. — Ну, скорей её в мешок! Да завязывай тужее; А мешок привесь на шею, Надо нам в обратный путь». — «Нет, дай птиц-то мне пугнуть! — Говорит Иван. – Смотри-ка, Вишь, надселися от крика!» И, схвативши свой мешок, Хлещет вдоль и поперёк. Ярким пламенем сверкая, Встрепенулася вся стая, Кругом огненным свилась И за тучи понеслась. А Иван наш вслед за ними Рукавицами своими Так и машет и кричит, Словно щёлоком облит. Птицы в тучах потерялись; Наши путники собрались, Уложили царский клад И вернулися назад.
Вот приехали в столицу. «Что, достал ли ты Жар-птицу?» — Царь Ивану говорит, Сам на спальника глядит.
