Ну, не плачь же, бог с тобой! Сладим как-нибудь с бедой. И скорее сам я сгину[71], Чем тебя, Иван, покину. Слушай, завтра на заре В те поры, как на дворе Ты разденешься, как должно, Ты скажи царю: «Не можно ль, Ваша милость, приказать Горбунка ко мне послать, Чтоб впоследни с ним проститься». Царь на это согласится. Вот как я хвостом махну, В те котлы мордой макну, На тебя два раза прысну, Громким посвистом присвистну, Ты, смотри же, не зевай: В молоко сперва ныряй, Тут в котёл с водой варёной, А оттудова в студёной. А теперича молись Да спокойно спать ложись».
На другой день, утром рано, Разбудил конёк Ивана: «Эй, хозяин, полно спать! Время службу исполнять». Тут Ванюша почесался, Потянулся и поднялся, Помолился на забор И пошёл к царю во двор.
Там котлы уже кипели; Подле них рядком сидели Кучера и повара И служители двора; Дров усердно прибавляли, Об Иване толковали Втихомолку меж собой И смеялися порой. Вот и двери растворились, Царь с царицей появились И готовимся с крыльца Посмотреть на удальца. «Ну, Ванюша, раздевайся И в котлах, брат, покупайся!» — Царь Ивану закричал. Тут Иван одежду снял, Ничего не отвечая. А царица молодая, Чтоб не видеть наготу, Завернулася в фату[72]. Вот Иван к котлам поднялся, Глянул в них – и зачесался. «Что же ты, Ванюша, стал? — Царь опять ему вскричал. — Исполняй-ка, брат, что должно!» Говорит Иван: «Не можно ль, Ваша милость, приказать Горбунка ко мне послать? Я впоследни б с ним простился». Царь, подумав, согласился И изволил приказать Горбунка к нему послать. Тут слуга конька приводит И к сторонке сам отходит.
Вот конёк хвостом махнул, В те котлы мордой макнул, На Ивана дважды прыснул, Громким посвистом присвистнул, На конька Иван взглянул И в котёл тотчас нырнул, Тут в другой, там в третий тоже, И такой он стал пригожий, Что ни в сказке не сказать, Ни пером не написать! Вот он в платье нарядился, Царь-девице поклонился, Осмотрелся, подбодрясь, С важным видом, будто князь.
«Эко диво! – все кричали. — Мы и слыхом не слыхали, Чтобы льзя[73] похорошеть!»
Царь велел себя раздеть, Два раза перекрестился, — Бух в котёл – и там сварился! Царь-девица тут встаёт, Знак к молчанью подаёт, Покрывало поднимает И к прислужникам вещает: «Царь велел вам долго жить! Я хочу царицей быть. Люба ль я вам? Отвечайте! Если люба, то признайте Володетелем всего — И супруга моего!» Тут царица замолчала, На Ивана показала.
«Люба, люба! – все кричат. — За тебя хоть в самый ад! Твоего ради талана[74] Признаём царя Ивана!»
Царь царицу тут берёт, В церковь божию ведёт, И с невестой молодою Он обходит вкруг налою.
Пушки с крепости палят; В трубы кованы трубят; Все подвалы отворяют Бочки с фряжским[75] выставляют, И, напившися, народ Что есть мочушки дерёт: «Здравствуй, царь наш со царицей! С распрекрасной Царь-девицей!»
Во дворце же пир горой: Вина льются там рекой; За дубовыми столами Пьют бояре со князьями, Сердцу любо! Я там был, Мёд, вино и пиво пил; По усам хоть и бежало, В рот ни капли не попало.
