Приключения Васи Куролесова. Страница 25
Облив пчёл дымом, Емельяныч стал вскрывать ульи. Тараканов помогал ему издали взглядом, а Вася и Болдырев глядели на всё это через закрытое окно. Пчёлы крутились вокруг Емельяныча, но не трогали. Правда, одна, особо злая, укусила Тараканова в кокарду.
В четырёх ульях Емельяныч ничего не нашёл, кроме пчёл и мёда, а вот в пятом улье пчёл не было! Емельяныч вынул из него одиннадцать фотоаппаратов «Зенит», четыре транзисторных радиоприёмника «Горизонт», двадцать ручных часов «Кругозор» и сто сорок девять золотых колец, надетых на палочку. Причём палочка оказалась из чистого серебра. После этого Емельяныч вынул и деньги, завёрнутые в «Вечернюю Москву» от 17 июня.
– Я пчелу понимаю, – толковал Емельяныч, когда все уже ехали обратно.
Вася и Болдырев молчали, с уважением слушая, как понимает Емельяныч пчелу.
– Понимайте пчелу, молодой человек! – приставал знаток к Васе. – И она вас поймёт.
– Ладно, папаша, – успокаивал его Вася. – Я постараюсь понять.
Потом Емельяныч прицепился к Болдыреву. Он задал ему вопрос: понимает ли пчёл милиция?
– Милиция всё понимает, – отвечал Болдырев. – Не только пчёл, но даже кузнечиков или божьих коровок.
– Кузнечики ваши чепуха! – горячился Емельяныч. – Они мёду не дают!
– Зато стрекочут красиво, – застенчиво сказал Тараканов.
Эти слова так раскипятили старого знатока, что он стал прямо накидываться на старшину, чуть ли не хватая его за портупею. – Прибавь ходу! – сказал Болдырев шофёру. Разбрызгивая лужи, «газик» промчался по кармановским улицам и остановился у маленького дома, чем-то похожего на улей.
Болдырев хотел уже прощаться, но упорный Емельяныч схватил его под руку и потащил в сад.
– Так просто вы от меня не отделаетесь! – сказал он.
Всюду – под яблонями, на огороде, на крыше, на террасе, на чердаке – стояли ульи.
Собачья конура у крыльца тоже была похожа на улей. Казалось, Емельяныч держит в ней специальную дрессированную пчелу.
И действительно, как только все вошли в сад, из конуры выскочила маленькая чёрно-рыжая собачка и принялась не то лаять, не то жужжать. – На место, Шмель! – крикнул Емельяныч. Он усадил всех за берёзовый стол, врытый в землю между ульями, и быстро раскочегарил самоварчик. Потом достал чашки и стаканы, разлил чай и выставил на стол блюдо с мёдом.
И глядя на этот мёд и самоварчик, старшина Тараканов даже сказал стыдливо:
– Пчела пчеле – рознь. Она, как и человек, своё понимание имеет.
В четырёх ульях Емельяныч ничего не нашёл, кроме пчёл и мёда, а вот в пятом улье пчёл не было! Емельяныч вынул из него одиннадцать фотоаппаратов «Зенит», четыре транзисторных радиоприёмника «Горизонт», двадцать ручных часов «Кругозор» и сто сорок девять золотых колец, надетых на палочку. Причём палочка оказалась из чистого серебра. После этого Емельяныч вынул и деньги, завёрнутые в «Вечернюю Москву» от 17 июня.
– Я пчелу понимаю, – толковал Емельяныч, когда все уже ехали обратно.
Вася и Болдырев молчали, с уважением слушая, как понимает Емельяныч пчелу.
– Понимайте пчелу, молодой человек! – приставал знаток к Васе. – И она вас поймёт.
– Ладно, папаша, – успокаивал его Вася. – Я постараюсь понять.
Потом Емельяныч прицепился к Болдыреву. Он задал ему вопрос: понимает ли пчёл милиция?
– Милиция всё понимает, – отвечал Болдырев. – Не только пчёл, но даже кузнечиков или божьих коровок.
– Кузнечики ваши чепуха! – горячился Емельяныч. – Они мёду не дают!
– Зато стрекочут красиво, – застенчиво сказал Тараканов.
Эти слова так раскипятили старого знатока, что он стал прямо накидываться на старшину, чуть ли не хватая его за портупею. – Прибавь ходу! – сказал Болдырев шофёру. Разбрызгивая лужи, «газик» промчался по кармановским улицам и остановился у маленького дома, чем-то похожего на улей.
Болдырев хотел уже прощаться, но упорный Емельяныч схватил его под руку и потащил в сад.
– Так просто вы от меня не отделаетесь! – сказал он.
Всюду – под яблонями, на огороде, на крыше, на террасе, на чердаке – стояли ульи.
Собачья конура у крыльца тоже была похожа на улей. Казалось, Емельяныч держит в ней специальную дрессированную пчелу.
И действительно, как только все вошли в сад, из конуры выскочила маленькая чёрно-рыжая собачка и принялась не то лаять, не то жужжать. – На место, Шмель! – крикнул Емельяныч. Он усадил всех за берёзовый стол, врытый в землю между ульями, и быстро раскочегарил самоварчик. Потом достал чашки и стаканы, разлил чай и выставил на стол блюдо с мёдом.
И глядя на этот мёд и самоварчик, старшина Тараканов даже сказал стыдливо:
– Пчела пчеле – рознь. Она, как и человек, своё понимание имеет.
Глава двенадцатая. Грузовое такси
Длинный какой день-то сегодня получился. И сразу в нём собрались и деньги, и пчёлы, и мусорная урна.
День сегодняшний был похож на грузовое такси, которое перевозит вещи на дачу. Чего только в него не навалено – и детские коляски, и матрасы, и телевизор «Рубин».
А солнце было ещё высоко. Впрочем, не так уж высоко. Начинался закат.
Милицейская машина мчалась по шоссе. По сторонам мелькали домики и дачки. Их шиферные крыши порозовели под закатным светом, мерцали в зелёных садах. Навстречу одна за другой летели машины, и на лбу у них горели закатные пятна. Но вот солнце закатилось, ветровые стёкла встречных машин померкли. Милицейский «газик» свернул с шоссе на просёлок.
Болдырев сидел рядом с Васей и устало молчал.
Вася тоже помалкивал. Одной рукой он придерживал на коленях банку с мёдом от Емелья-ныча, а другою гладил Матроса. Матрос глядел в окно задумчиво, как пионер, возвращающийся из лагеря домой. – День кончился, – сказал Болдырев. – Так точно! – подтвердил Тараканов. – И дело наше кончилось, – добавил Болдырев. Старшина Тараканов хотел сказать: «Так точ но», но почему-то застеснялся.
«Газик» въехал в деревню и остановился у сельсовета. Механизаторы, которые шли в клуб на танцы, с удивлением глядели, как вылезает Вася из милицейской машины.
– Смотрите! – кричал тракторист Наливайко. – Ваську забрали!
– Спокойно! – строго сказал Тараканов из машины. – Гуляйте-танцуйте!
День сегодняшний был похож на грузовое такси, которое перевозит вещи на дачу. Чего только в него не навалено – и детские коляски, и матрасы, и телевизор «Рубин».
А солнце было ещё высоко. Впрочем, не так уж высоко. Начинался закат.
Милицейская машина мчалась по шоссе. По сторонам мелькали домики и дачки. Их шиферные крыши порозовели под закатным светом, мерцали в зелёных садах. Навстречу одна за другой летели машины, и на лбу у них горели закатные пятна. Но вот солнце закатилось, ветровые стёкла встречных машин померкли. Милицейский «газик» свернул с шоссе на просёлок.
Болдырев сидел рядом с Васей и устало молчал.
Вася тоже помалкивал. Одной рукой он придерживал на коленях банку с мёдом от Емелья-ныча, а другою гладил Матроса. Матрос глядел в окно задумчиво, как пионер, возвращающийся из лагеря домой. – День кончился, – сказал Болдырев. – Так точно! – подтвердил Тараканов. – И дело наше кончилось, – добавил Болдырев. Старшина Тараканов хотел сказать: «Так точ но», но почему-то застеснялся.
«Газик» въехал в деревню и остановился у сельсовета. Механизаторы, которые шли в клуб на танцы, с удивлением глядели, как вылезает Вася из милицейской машины.
– Смотрите! – кричал тракторист Наливайко. – Ваську забрали!
– Спокойно! – строго сказал Тараканов из машины. – Гуляйте-танцуйте!