На следующий день около полудня мальчики вернулись к сухому дереву — им надо было взять мотыгу и лопату. Тому Сойеру не терпелось поскорей бежать в дом с привидениями. Гек тоже стремился туда, хотя и не так ретиво, и вдруг сказал:
— Послушай, Том, а ты знаешь, какой нынче день?
Том быстро перебрал в уме все дни недели и вскинул на Гека испуганные глаза:
— Ой! А мне и в голову не пришло, Гек!
— Вот в мне тоже, а тут сразу вспомнилось, что нынче пятница.
— Ох ты черт, ну как тут убережешься? Вот могли бы влопаться, если бы начали такое дело в пятницу.
— Могли бы! Скажи лучше — наверняка влопались бы. Бывают, может, счастливые дни, да только не пятница.
— Всякий дурак знает. Не ты первый выдумал.
— А я разве говорил, что я? Да мало того, что пятница, я нынче видел препаршивый сон — крысы снились.
— Да что ты! Это уже обязательно к несчастью. Дрались они?
— Нет.
— Ну, тогда еще ничего, Гек. Если они не дерутся, то это просто так, вообще не к добру. Нам только надо держать ухо востро и остерегаться беды. Сегодня мы больше копать не станем, будем играть. Ты слыхал про Робин Гуда?
— Нет. А кто такой Робин Гуд?
— Ну как же, он был самый замечательный человек во всей Англии и всех главней. Он был разбойник.
— Ох, здорово, вот бы мне. А кого он грабил?
— Ну равных там богачей, королей, шерифов и епископов. А бедных он никогда не трогал. Он их любил. Всегда с ними делился поровну.
— Вот, должно быть, молодец был.
— Ну еще бы. Он был всех на свете благородней, Гек. Таких людей теперь нет, вот что я тебе скажу. Он мог одной левой побить кого угодно в Англии и за полторы мили попадал из тисового лука в десятицентовую монету.
— А что такое тисовый лук?
— Не знаю. Какой- то там особенный лук. А если попадал не в середину, а в край монетки, то садился и плакал, ругался даже. Вот мы и будем играть в Робин Гуда — самая благородная игра. Я тебя научу.
— Давай.
И они весь день играли в Робин Гуда, время от времени с тоской поглядывая на старый дом с привидениями и разговаривая о том, что будут там делать завтра. Как только солнце начало склоняться к западу, они побрели домой, пересекая длинные тени деревьев, и скоро скрылись в лесу на Кардифской горе.
В субботу, вскоре после полудня, мальчики опять пришли к сухому дереву. Они посидели в тени, куря и болтая, потом покопались немного в последней по счету яме, без особенной надежды, только из за того, что, по словам Тома, бывали такие случаи, когда люди не дороются каких нибудь шести дюймов, бросят клад, а потом придет кто нибудь, копнет лопатой и выроет его. На этот раз им, однако, не повезло, и, взвалив на плечи лопаты, они ушли, сознавая, что отнеслись к делу не как нибудь, а добросовестно проделали все, что полагается искателям клада.
Когда мальчики подошли к старому дому, то мертвая тишина, разлитая под палящим солнцем, показалась им такой странной и жуткой, а самое место таким заброшенным и безлюдным, что они не сразу отважились войти в дом. Подкравшись на цыпочках к двери, они боязливо заглянули внутрь. Они увидели заросшую сорной травой комнату без полов, с обвалившейся штукатуркой, старый престарый очаг, зияющие окна, развалившуюся лестницу; и везде пыльные лохмотья паутины. Они вошли тихонько, с сильно бьющимся сердцем, переговариваясь шепотом, ловя настороженным ухом малейший звук и напрягая каждый мускул, — на тот случай, если вдруг понадобится отступать.