К полудню я уже не знаю,что сегодня - сегодня, или вчера, или уже, может быть, завтра, а к вечеру мне кажется, что прошел не один день, а по крайней мере двенадцать. Я уже начинаю думать, что в сутках не двадцать четыре часа, как было раньше, а всего только час, поэтому я постоянно спешу и ничего не успеваю сделать. Мне кажется, что солнце теперь уже не ходит по небу медленно, как полагается нормальному солнцу, а летает быстро, как муха.
Все засмеялись. К столу подошла малышка в беленьком платьице и сказала:
- Все это еще не так страшно, потому что вы живете в доме, который вращается справа налево; поэтому когда вы смотрите в окно, то вам кажется, что солнце ходит по небу слева направо, то есть с востока на запад, как полагается. Но у меня есть подруга, которой кажется, что солнце ходит шиворот-навыворот, потому что ее дом вращается не так, как ваш, а в обратную сторону. Она, то есть эта моя подруга, уже не знает, что бывает сначала утро или вечер, не представляет себе по-настоящему, где запад и где восток. В голове у нее все перепуталось, и за последнее время она даже перестала различать, где у нее правая и где левая рука.
Все засмеялись снова, а в это время к столу подошел еще один архитектор. Он был низенький, худенький, голова огурцом; говорил быстро, будто сыпал горохом. Вместо буквы «х» у него получалось «ф», а вместо «п» - тоже «ф».
- Все это чефуфа! - сказал он. - Солнце не муфа, и летать фо небу оно не может. Наука установила, что солнце стоит на месте, а земля вертится. Все мы вертимся вместе с землей, фоэтому нам и кажется, будто солнце фодит фо небу. А раз это только кажется, то не все ли равно, как оно фодит - быстро или медленно, слева нафраво или сфрава налево, с зафада на восток или с востока на зафад?
Тут к столу подскочил новый оратор и закричал:
- Как это - все равно? Нужно, чтоб всем казалось, что есть, а не то, чего вовсе нет. Не хватает только, чтоб мы перестали различать, где право, где лево! А что будет, если все станут затылком вперед ходить?
- Ну, до этого еще далеко! - закричал кто-то.
Спор разгорался. Незнайке было интересно узнать, к какому решению придут архитекторы. Ему даже спать расхотелось. Но Пестренький разоспался так, что Кнопочка была не в силах его разбудить. Тогда она решила оставить его в покое; и сначала все шло хорошо, но потом он начал падать со стула, и Кнопочке пришлось крепко держать его за шиворот, чтоб он не свалился на пол. Дальше дело пошло еще хуже, так как Пестренький начал громко храпеть, и, сколько Незнайка его ни толкал, он никак не хотел униматься. Кончилось тем, что Незнайка и Кнопочка подхватили его под руки и потащили к выходу. Пестренький кое-как перебирал на ходу ногами, а голова его качалась из стороны в сторону, как хлебный колос во время бури.
- Ишь, как его разморило! - говорил Незнайка. - Ну ничего, сейчас мы вытащим его на улицу. Может быть, он на свежем воздухе разгуляется.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В театре
Выйдя на улицу, Незнайка и Кнопочка поволокли Пестренького в садик, который был рядом с домом. В центре садика был устроен фонтан, а вокруг стояли столы и стулья. Они, наверно, были поставлены здесь для того, чтоб архитекторы могли посидеть и подышать свежим воздухом в перерывах между заседаниями.
Подтащив Пестренького к фонтану, Незнайка и Кнопочка стали брызгать ему в лицо водой. Пестренький сразу очнулся от сна и сказал:
- Это что? Зачем умываться? Обедать будем?
- Вот правильно! Умывайся, и будем обедать, - сказал Незнайка, доставая волшебную палочку.
Все трое умылись водой из фонтана и уселись за стол, на котором по мановению волшебной палочки появилась скатерть-самобранка с разными угощениями.
Пообедав, путешественники хотели вернуться обратно на заседание архитектурного комитета, но в это время на улице послышалась музыка. Незнайка, Кнопочка и Пестренький выбежали из садика и увидели двух коротышек, которые шли по улице и играли на каких-то необыкновенных музыкальных инструментах.
