Максим Горький. Детство. Страница 027

- Бога видеть человеку не дано - ослепнешь; только святые глядят на него во весь глаз. А вот ангелов видела я; они показываются, когда душа чиста. Стояла я в церкви у ранней обедни, а в алтаре и ходят двое, как туманы, видно сквозь них всё, светлые, светлые, и крылья до полу, кружевные, кисейные. Ходят они кругом престола и отцу Илье помогают, старичку: он поднимет ветхие руки, богу молясь, а они локотки его поддерживают. Он очень старенький был, слепой уж, тыкался обо всё и поскорости после того успел, скончался. Я тогда, как увидала их,- обмерла от радости, сердце заныло, слезы катятся,- ох, хорошо было! Ой, Ленька, голуба душа, хорошо все у бога на небе и на земле, так хорошо...

- А у нас хорошо разве?

Осенив себя крестом, бабушка ответила:

- Слава пресвятой богородице,- все хорошо!

Это меня смущало: трудно было признать, что в доме всё хорошо; мне казалось, в нем живётся хуже и хуже. Однажды, проходя мимо двери в комнату дяди Михаила, я видел, как тетка Наталья, вся в белом, прижав руки ко груди, металась по комнате, вскрикивая негромко, но страшно:

- Господи, прибери меня, уведи меня...

Молитва ее была мне понятна, и я понимал Григория, когда он ворчал:

- Ослепну, по миру пойду, и то лучше будет...

Мне хотелось, чтобы он ослеп скорее, - я попросился бы в поводыри к нему, и ходили бы мы по миру вместе. Я уже говорил ему об этом; мастер, усмехаясь в бороду, ответил:

- Вот и ладно, и пойдём! А я буду оглашать в городе: это вот Василья Каширина, цехового старшины, внук, от дочери! Занятно будет...

Не однажды я видел под пустыми глазами тетки Натальи синие опухоли, на жёлтом лице её - вспухшие губы. Я спрашивал бабушку:

- Дядя бьет ее?

Вздыхая, она отвечала:

- Бьет тихонько, анафема проклятый? Дедушка не велит бить её, так он по ночам. Злой он, а она - кисель...

И рассказывает, воодушевляясь:

- Все-таки теперь уж не бьют так, как бивали! Ну, в зубы ударит, в ухо, за косы минуту потреплет, а ведь раньше-то часами истязали! Меня дедушка однова бил на первый день Пасхи от обедни до вечера. Побьёт устанет, а отдохнув - опять. И вожжами н всяко.

- За что?

- Не помню уж. А вдругорядь он меня избил до полусмерти да пятеро суток есть не давал,- еле выжила тогда. А то еще...

Это удивляло меня до онемения: бабушка была вдвое крупнее деда, и не верилось, что он может одолеть её.

- Разве он сильнее тебя?

- Не сильнее, а старше! Кроме того - муж! 3а меня с него бог спросит, а мне заказано терпеть...

Интересно и приятно было видеть, как она оттирала пыль с икон, чистила ризы; иконы были богатые, в жемчугах, серебре и цветных каменьях по венчикам; она брала ловкими руками икону, улыбаясь смотрела на неё и говорила умиленно:

- Эко милое личико!..

Перекрестясь, целовала.