Вдруг дедушка, достав откуда-то новенькую книжку, громко шлёпнул ею по ладони и бодро позвал меня:
- Ну-ка, ты, пермяк, солёны уши, поди сюда! Садись, скула калмыцкая. Видишь фигуру? Это - аз. Говори: аз! Буки! Веди! Это - что?
- Буки.
- Попал! Это?
- Веди.
- Врешь, аз! Гляди: глаголь, добро, есть,- это что?
- Добро.
- Попал! Это?
- Глаголь.
- Верно! А это?
- Аз.
Вступилась бабушка:
- Лежал бы ты, отец, смирно...
- Стой, молчи! Это мне в пору, а то меня мысли одолевают. Валяй, Лексей!
Он обнял меня за шею горячей, влажной рукою и через плечо моё тыкал пальцем в буквы, держа книжку под носом моим. От него жарко пахло уксусом, потом и печеным луком, я почти задыхался, а он, приходя в ярость, хрипел и кричал в ухо мне:
- Земля! Люди!
Слова были знакомы, но славянские знаки не отвечали им: "земля" походила на червяка, "глаголь" - на сутулого Григория, "я" - на бабушку со мною, а в дедушке было что-то общее со всеми буквами азбуки. Он долго гонял меня по алфавиту, спрашивая и в ряд и вразбивку; он заразил меня своей горячей яростью, я вспотел и кричал во всё горло. Это смешило его; хватаясь за грудь, кашляя, он мял книгу и хрипел:
- Мать, ты гляди, как взвился, а? Ах, лихорадка астраханская, чего ты орешь, чего?
- Это вы кричите...
Мне весело было смотреть на него и на бабушку: она, облокотясь о стол, упираясь кулаком в щёки, смотрела на нас и негромко смеялась, говоря:
-Да будет вам надрываться-то!..
Дед объяснял мне дружески:
- Я кричу, потому что я нездоровый, а ты чего?
И говорил бабушке, встряхивая мокрой головою:
- А неверно поняла покойница Наталья, что памяти у него нету; память, слава богу, лошадиная! Вали дальше, курнос!
Наконец он шутливо столкнул меня с кровати.
- Будет! Держи книжку. Завтра ты мне всю азбуку без ошибки скажешь, и за это я тебе дам пятак...
Когда я протянул руку за книжкой, он снова привлёк меня к себе и сказал угрюмо:
- Бросила тебя мать-то поверх земли, брат...
Бабушка встрепенулась:
- Ай, отец, почто ты говоришь эдак?..
- Не сказал бы - горе нудит... Эх. какая девка заплуталась...
Он резко оттолкнул меня.
- Иди гуляй! На улицу не смей, а по двору да в саду...
Мне именно и нужно было в сад: как только я появлялся в нём, на горке, - мальчишки из оврага начинали метать в меня камнями, а я с удовольствием отвечал им тем же.
- Бырь пришёл! - кричали они, завидя меня и поспешно вооружаясь. Лупи его!
Я не знал, что такое "бырь", и прозвище не обижало меня, но было приятно отбиваться одному против многих, приятно видеть, когда метко брошенный тобою камень заставляет врага бежать, прятаться в кусты. Велись эти сражения беззлобно, кончались почти безобидно.
