Максим Горький. Детство. Страница 117
Его останавливали,- он не унимался:
- А ведь и вам надо умирать, не помойных-то ямах недолго проживёте!
- Ну, так и умрём,- говорил Вяхирь,- нас в ангелы возьмут...
- Ва-вас? - задыхался от изумления Язёв отец.- Это - вас? В ангели?
Хохотал и снова дразнил, рассказывая о покойниках разные пакости.
Но иногда этот человек вдруг начинал говорить журчащим, пониженным голосом что-то странное:
- Слушайте-ка, ребятишки, погодите! Вот третьево дни захоронили одну бабу, узнал я, ребятёнки, про неё историю - что же это за баба?
Он очень часто говорил про женщин и всегда - грязно, но было в его рассказах что-то спрашивающее, жалобное, он как бы приглашал нас думать с ним, и мы слушали его внимательно. Говорил он неумело, бестолково, часто перебивая свою речь вопросами, но от его рассказов оставались в памяти какие-то беспокоящие осколки и обломки:
- Спрашивают её: "Кто поджёг?" - "Я подожгла!" - "Как так, дура? Тебя дома не было в ту ночь, ты в больнице лежала!" - "Я подожгла!" Это она зачем же? Ух, не дай бог бессонницу...
Он знал историю жизни почти каждого слобожанина, зарытого им в песок унылого, голого кладбища, он как бы отворял пред нами двери домов, мы входили в них, видели, как живут люди, чувствовали что-то серьёзное, важное. Он, кажется, мог бы говорить всю ночь до утра, но как только окно сторожки мутнело, прикрываясь сумраком, Чурка вставал из-за стола:
- Я - домой, а то мамка бояться будет. Кто со мной?
Уходили все; Язь провожал нас до ограды, запирал ворота и, прижав к решётке тёмное, костлявое лицо, глухо говорил:
- Прощайте!
Мы тоже кричали ему - прощай! Всегда неловко было оставлять его на кладбище. Кострома сказал однажды, оглянувшись назад:
- Вот, проснёмся завтра, а он - помер.
- Язю хуже всех жить,- часто говорил Чурка, а Вяхирь всегда возражал:
- Нам вовсе не плохо...
И на мой взгляд нам жилось не плохо,- мне эта уличная, независимая жизнь очень нравилась и нравились товарищи, они возбуждали у меня какое-то большое чувство, всегда беспокойно хотелось сделать что-нибудь хорошее для них.
В школе мне снова стало трудно, ученики высмеивали меня, называя ветошником, нищебродом, а однажды, после ссоры, заявили учителю, что от меня пахнет помойной ямой и нельзя сидеть рядом со мной. Помню, как глубоко я был обижен этой жалобой и как трудно было мне ходить в школу после неё. Жалоба была выдумана со зла: я очень усердно мылся каждое утро и никогда не приходил в школу в той одежде, в которой собирал тряпьё.
Но вот наконец я сдал экзамен в третий класс, получил в награду Евангелие, басни Крылова в переплёте и ещё книжку без переплёта. с непонятным титулом - "Фата-Моргана", дали мне также похвальный лист. Когда я принёс эти подарки домой, дед очень обрадовался, растрогался и заявил, что всё это нужно беречь и что он запрёт книги в укладку себе. Бабушка уже несколько дней лежала больная, у неё не было денег, дед охал и взвизгивал:
- Опиваете вы меня, объедаете до костей, эх вы-и...