Леонид Владимирович приходил в класс с французскими текстами и показывал нам, как интересно учить французский язык: он разбирал рассказы Мопассана, рылся при нас в словарях, подыскивал наиболее выразительный перевод, восхищался теми или иными особенностями французского языка. И он уходил из класса, оставляя в нас любовь не только к французскому языку, но и к Франции. Стоит ли говорить, что все мы после этого начинали, как могли, изучать французский. Урок этот был весной, и помню, что я все лето потом занимался только французским… На иных из своих "заместительских уроках" он рассказывал нам о том, как слушал народную сказительницу Кривополенову, показывал нам, как она пела, как говорила, как делала во время пения свои замечания. И мы все вдруг начинали понимать эту русскую бабушку, любить ее и завидовали Леониду Владимировичу, что он ее видел, слышал и даже разговаривал с ней.
Но самыми интересными темами этих "заместительских уроков" были темы о театре. Еще до выхода в свет знаменитой книги К. С. Станиславского "Моя жизнь в искусстве" он нам рассказывал о теории Станиславского, последователем которой он был не только в своей актерской практике, но и в педагогике. Его рассказы о постановках и знаменитых актерах как-то органически переходили в занятия по той или иной пьесе, которую он великолепно ставил с учениками в школе. "Маленькие трагедии" Пушкина были его огромным успехом, не только как педагога, не только как великого режиссера (я не побоюсь назвать его именно "великим"), но и как художника-декоратора. Вместе с помогавшими ему учениками он создавал из цветной бумаги необычайно лаконичные декорации к своим постановкам. Помню в "Каменном госте" черные или какие-то очень темные (зеленые? синие?) кипарисы, в виде остроконечных конусов, белую колонну в каком-то интерьере, тоже вырезанную из бумаги, которую мой отец добывал ему из "отходов" на печатном дворе, где мы тогда жили.
Помню, как он воспитывал в своих учениках актеров. Это был именно его прием – прием режиссера-воспитателя. Он заставлял своих актеров носить костюм своей роли в обыденной жизни. На уроках сидел Дон Жуан, загримированный, в испанском костюме и со шпагой, сидела Донна Анна в длинном платье. А на переменах они гуляли и даже бегали, но только так, как должен был бы бегать Дон Жуан или Донна Анна в какой-то сложной воображаемой ситуации (актер должен был играть все время, но если он хотел порезвиться или сделать что-либо необычное для своей роли, – он обязан был придумать мотивировку, создать себе соответствующую "ситуацию"). Носить платье Леонид Владимирович учил прежде всего, прежде, чем входить в роль. Актер должен был чувствовать себя совершенно свободно в плаще, в длинной юбке, свободно играть шляпой, уметь ее небрежно бросить на кресло, легко выхватить шпагу из ножен. Незаметно Леонид Владимирович следил за таким костюмированным учеником и умел его поправить одним или двумя замечаниями, сделанными всегда тактично и с необидным юмором.
Леонид Владимирович был поклонником психолога Джемса.
