Гиперболоид инженера Гарина. Страница 062
Гарин покашлял, сказал плохо повинующимся, хриповатым голосом:
– Кончено со всеми.
За разбитым окном ветерок налетел на невидимые липы, они зашелестели по-ночному – сонно. Из темноты, снизу, где неподвижно стояли машины, крикнули по-русски:
– Пётр Петрович, вы живы? – Гарин появился в окне. – Осторожнее, это я, Шельга. Помните наш уговор? У меня автомобиль Роллинга. Надо бежать. Спасайте аппарат. Я жду…
45
Вечером, как обычно по воскресеньям, профессор Рейхер играл в шахматы у себя, на четвёртом этаже, на открытом небольшом балконе. Партнёром был Генрих Вольф, его любимый ученик. Они курили, уставясь в шахматную доску. Вечерняя заря давно погасла в конце длинной улицы. Чёрный воздух был душен. Не шевелился плющ, обвивавший выступы веранды. Внизу, под звёздами, лежала пустынная асфальтовая площадь.
Покряхтывая, посапывая, профессор разрешал ход. Поднял плотную руку с желтоватыми ногтями, но не дотронулся до фигуры. Вынул изо рта окурок сигары.
– Да. Нужно подумать.
– Пожалуйста, – ответил Генрих. Его красивое лицо с широким лбом, резко очерченным подбородком, коротким прямым носом выражало покой могучей машины. У профессора было больше темперамента (старое поколение), – стального цвета борода растрепалась, на морщинистом лбу лежали красные пятна.
Высокая лампа под широким цветным абажуром освещала их лица. Несколько чахлых зелёненьких существ кружились у лампочки, сидели на свежепроглаженной скатерти, топорща усики, глядя точечками глаз и, должно быть, не понимая, что имеют честь присутствовать при том, как два бога тешатся игрою небожителей. В комнате часы пробили десять.
Фрау Рейхер, мать профессора, чистенькая старушка, сидела неподвижно. Читать и вязать она уже не могла при искусственном свете. Вдали, где в чёрной ночи горели окна высокого дома, угадывались огромные пространства каменного Берлина. Если бы не сын за шахматной доской, не тихий свет абажура, не зелёненькие существа на скатерти, ужас, давно прилёгший в душе, поднялся бы опять, как много раз в эти годы, и высушил бескровное личико фрау Рейхер. Это был ужас перед надвигающимися на город, на этот балкон миллионами.
Их звали не Фрицы, Иоганны, Генрихи, Отто, а масса. Один, как один, – плохо выбритые, в бумажных манишках, покрытые железной, свинцовой пылью, – они по временам заполняли улицы. Они многого хотели, выпячивая тяжёлые челюсти.
Фрау Рейхер вспомнила блаженное время, когда её жених, Отто Рейхер, вернулся из-под Седана победителем французского императора. Он весь пропах солдатской кожей, был бородат и громогласен. Она встретила его за городом. На ней было голубое платьице, и ленты, и цветы. Германия летела к победам, к счастью вместе с весёлой бородой Отто, вместе с гордостью и надеждами. Скоро весь мир будет завоёван…
Прошла жизнь фрау Рейхер. И настала и прошла вторая война. Кое-как вытащили ноги из болота, где гнили миллионы человеческих трупов. И вот – появились массы. Взгляни любому под каскетку в глаза.