— Перестаньте плакать и внимательно выслушайте меня, — строго сказал Ларе. — Я помогу вам, но при одном условии, если и вы никому не скажете о том, что произошло с вами вплоть до настоящего момента. Никому, кроме одного человека, который сейчас придёт сюда. Это Артур Доуэль — вы уже знаете его. Вы должны повиноваться мне во всём. Если только вы ослушаетесь, вас постигнет страшная кара. Вы совершили преступление, которое карается смертной казнью. И вам нигде не удастся спрятать вашу голову и присвоенное вами чужое тело. Вас найдут и гильотинируют. Слушайте же меня. Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, садитесь за пианино и пойте. Пойте как можно громче, чтобы было слышно там, наверху. Вам очень весело, и вы не собираетесь подниматься на палубу.
Брике подошла к пианино, уселась и запела, аккомпанируя себе едва повинующимися пальцами.
— Громче, веселее, — командовал Ларе, открывая иллюминатор и дверь.
Это было очень странное пение — крик отчаяния и ужаса, переложенный на мажорный лад.
— Громче барабаньте по клавишам! Так! Играйте и ждите. Вы поедете в Париж вместе с нами. Не вздумайте бежать. В Париже вы будете вне опасности, мы сумеем скрыть вас.
С весёлым лицом Ларе поднялся на палубу.
Яхта, наклонившись на правый борт, быстро скользила по лёгкой волне. Влажный морской ветер освежил Ларе. Он подошёл к Артуру Доуэлю и, незаметно отведя его в сторону, сказал:
— Пойдите — вниз в каюту и заставьте мадемуазель Брике повторить вам всё, что она сказала мне. А я займу гостей.
— Ну, как вам нравится яхта, мадам? — обратился он к Рыжей Марте и начал вести с нею непринуждённый разговор.
Жан, развалясь в плетёном кресле, блаженствовал вдали от полиции и сыщиков. Он не хотел больше ни думать, ни наблюдать, он хотел забыть о вечной насторожённости. Медленно потягивая из маленькой рюмки превосходный коньяк, он ещё больше погружался в созерцательное, полусонное состояние. Это было как нельзя более на руку Ларе.
Рыжая Марта также чувствовала себя великолепно. Слыша из каюты пение подруги, она сама в перерывах между фразами присоединяла свой голос к доносившемуся игривому напеву.
Успокоила ли Брике игра, или Артур показался ей менее опасным собеседником, но на этот раз она более связно и толково рассказала ему историю своей смерти и воскрешения.
— Вот и всё. Ну, разве я виновата? — Уже с улыбкой спросила она и спела коротенькую шансонетку «Виновата ли я», повторённую на палубе Мартой.
— Опишите мне третью голову, которая жила у профессора Керна, — сказал Доуэль.
— Тома?
— Нет, ту, которой вас показал профессор Керн! Впрочем…
Артур Доуэль торопливо вынул из бокового кармана бумажник, порылся в нём, достал оттуда фотографическую карточку и показал её Брике.
— Скажите, похож изображённый здесь мужчина на голову моего… знакомого, которую вы видели у Керна?
— Да это совершенно он! — воскликнула Брике. Она даже бросила играть. — Удивительно! И с плечами. Голова с телом. Неужели и ему уже успели пришить тело? Что с вами, мой дорогой? — участливо и испуганно спросила она.
Доуэль пошатнулся. Лицо его побледнело. Он, с трудом владея собой, сделал несколько шагов, тяжело опустился в кресло и закрыл лицо руками.
— Что с вами? — ещё раз спросила его Брике.
Но он ничего не отвечал. Потом губы его прошептали: «Бедный отец», но Брике не расслышала этих слов.
Артур Доуэль очень быстро овладел собой. Когда он поднял голову, его лицо было почти спокойно.
— Простите, я, кажется, напугал вас, — сказал он. — У меня иногда бывают такие лёгкие припадки на сердечной почве. Вот всё уже и прошло.
