Голова профессора Доуэля. Страница 54
Вы убьёте не только меня, вы убьёте тысячи жизней, которые в будущем я мог бы спасти. Подумали ли вы об этом? Вы совершите преступление в тысячу раз большее, чем совершил я, если только я совершил его. Подумайте же ещё раз и скажите мне ваш ответ. Теперь идите. Я не буду торопить вас.
— Я уже дала вам ответ. — И Лоран вышла из кабинета.
Она пришла в комнату головы профессора Доуэля и передала ему содержание разговора с Керном. Голова Доуэля задумалась.
— Не лучше ли было скрыть ваши намерения или по крайней мере дать неопределённый ответ? — наконец прошептала голова.
— Я не умею лгать, — ответила Лоран.
— Это делает вам честь, но… ведь вы обрекли себя. Вы можете погибнуть, и ваша жертва не принесёт никому пользы.
— Я… иначе я не могу, — сказала Лоран и, грустно кивнув голове, удалилась…
— Жребий брошен, — повторяла она одну и ту же фразу, сидя у окна своей комнаты.
«Бедная мама, — неожиданно мелькнуло у неё в голове. — Но она поступила бы так же», — сама себе ответила Лоран. Ей хотелось написать матери письмо и в нём изложить всё, что произошло с нею. Последнее письмо. Но не было никакой возможности переслать его. Лоран не сомневалась, что должна погибнуть. Она была готова спокойно встретить смерть. Её огорчали только заботы о матери и мысли о том, что преступление Керна останется неотомщённым. Однако она верила, что рано или поздно всё же возмездие не минует его.
То, чего она ждала, случилось скорее, чем она предполагала.
Лоран погасила свет и улеглась в кровать. Нервы её были напряжены. Она услышала какой-то шорох за шкафом, стоящим у стены. Этот шорох больше удивил, чем испугал её. Дверь в её комнату была заперта на замок. К ней не могли войти так, чтобы она не услышала. «Что же это за шорох? Быть может, мыши?»
Дальнейшее произошло с необычайной быстротой.
Вслед за шорохом послышался скрип. Чьи-то шаги быстро приблизились к кровати. Лоран испуганно приподнялась на локтях, но в то же мгновение чьи-то сильные руки придавили её к подушке и прижали к лицу маску с хлороформом.
«Смерть!..» — мелькнуло в её мозгу, и, затрепетав всем телом, она инстинктивно рванулась.
— Спокойнее, — услышала она голос Керна, совсем такой же, как во время обычных операций, а затем потеряла сознание.
Пришла в себя она уже в лечебнице.
Профессор Керн привёл в исполнение угрозу о «чрезвычайно тяжёлых для неё последствиях», если она не сохранит тайну. От Керна она ожидала всего. Он отомстил, а сам не получил возмездия. Мари Лоран принесла в жертву себя, но её жертва была бесплодной. Сознание этого ещё больше нарушало её душевное равновесие.
Она была близка к отчаянию. Даже здесь она чувствовала влияние Керна.
Первые две недели Лоран не разрешали даже выходить в большой тенистый сад, где гуляли «тихие» больные.
Тихие — это были те, которые не протестовали против заключения, не доказывали врачам, что они совершенно здоровы, не грозили разоблачениями и не делали попыток к бегству. Во всей лечебнице было не больше десятка процентов действительно душевнобольных, да и тех свели с ума уже в больнице. Для этой цели у Равино была выработана сложная система «психического отравления».
— Я уже дала вам ответ. — И Лоран вышла из кабинета.
Она пришла в комнату головы профессора Доуэля и передала ему содержание разговора с Керном. Голова Доуэля задумалась.
— Не лучше ли было скрыть ваши намерения или по крайней мере дать неопределённый ответ? — наконец прошептала голова.
— Я не умею лгать, — ответила Лоран.
— Это делает вам честь, но… ведь вы обрекли себя. Вы можете погибнуть, и ваша жертва не принесёт никому пользы.
— Я… иначе я не могу, — сказала Лоран и, грустно кивнув голове, удалилась…
— Жребий брошен, — повторяла она одну и ту же фразу, сидя у окна своей комнаты.
«Бедная мама, — неожиданно мелькнуло у неё в голове. — Но она поступила бы так же», — сама себе ответила Лоран. Ей хотелось написать матери письмо и в нём изложить всё, что произошло с нею. Последнее письмо. Но не было никакой возможности переслать его. Лоран не сомневалась, что должна погибнуть. Она была готова спокойно встретить смерть. Её огорчали только заботы о матери и мысли о том, что преступление Керна останется неотомщённым. Однако она верила, что рано или поздно всё же возмездие не минует его.
То, чего она ждала, случилось скорее, чем она предполагала.
Лоран погасила свет и улеглась в кровать. Нервы её были напряжены. Она услышала какой-то шорох за шкафом, стоящим у стены. Этот шорох больше удивил, чем испугал её. Дверь в её комнату была заперта на замок. К ней не могли войти так, чтобы она не услышала. «Что же это за шорох? Быть может, мыши?»
Дальнейшее произошло с необычайной быстротой.
Вслед за шорохом послышался скрип. Чьи-то шаги быстро приблизились к кровати. Лоран испуганно приподнялась на локтях, но в то же мгновение чьи-то сильные руки придавили её к подушке и прижали к лицу маску с хлороформом.
«Смерть!..» — мелькнуло в её мозгу, и, затрепетав всем телом, она инстинктивно рванулась.
— Спокойнее, — услышала она голос Керна, совсем такой же, как во время обычных операций, а затем потеряла сознание.
Пришла в себя она уже в лечебнице.
Профессор Керн привёл в исполнение угрозу о «чрезвычайно тяжёлых для неё последствиях», если она не сохранит тайну. От Керна она ожидала всего. Он отомстил, а сам не получил возмездия. Мари Лоран принесла в жертву себя, но её жертва была бесплодной. Сознание этого ещё больше нарушало её душевное равновесие.
Она была близка к отчаянию. Даже здесь она чувствовала влияние Керна.
Первые две недели Лоран не разрешали даже выходить в большой тенистый сад, где гуляли «тихие» больные.
Тихие — это были те, которые не протестовали против заключения, не доказывали врачам, что они совершенно здоровы, не грозили разоблачениями и не делали попыток к бегству. Во всей лечебнице было не больше десятка процентов действительно душевнобольных, да и тех свели с ума уже в больнице. Для этой цели у Равино была выработана сложная система «психического отравления».