А еще дальше я увидел отверстие в потолке и чью-то неимоверно длинную и тонкую фигуру; собственно, я увидел только ноги, так как верхняя часть туловища от пояса находилась на втором этаже. Время от времени с автоматичностью машины из отверстия появлялись руки, как длинные рычаги, захватывали подаваемые на транспортере готовые части механизмов и поднимали их на второй этаж.
Это была не фабрика, а какой-то музей уродов. Их вид производил гнетущее впечатление. В их неподвижные, тусклые глаза нельзя было смотреть без содрогания. Я много пережил за время своего необычайного путешествия, но еще никогда мои нервы не были потрясены до такой степени. Мне было необходимо собрать всю силу воли, чтобы не упасть в обморок.
— Нет, это слишком… Уйдем скорее из этого ада, — обратился я к Смиту.
Он тяжело вздохнул.
— Да, видеть это — большое испытание для нервов. Но вы не видели и десятой доли всех ужасов наших фабрик. Это, — Смит показал на уродцев, — безнадежные люди, даже не люди, а живые машины. Они не только не могут освободить себя, но им уже ничем нельзя помочь. Конечно, не все рабочие превращены в такие придатки машин. Это, в сущности, пережитки старины. Много лет тому назад наша медицина сделала большие успехи в изучении действия желез внутренней секреции на развитие человеческого тела и отдельных органов. Хозяева этих фабрик не преминули использовать успехи науки для своих целей. Они заставили ученых путем подбора и воздействия на железы создавать людей, которые являлись бы такой вот составной частью машины.
— И люди соглашались на это?..
— Не люди, а голод… Все делалось «добровольно» за грошовые прибавки, посулы, а изуродованному потомству этих «охотников» ничего больше не оставалось, как продолжить участь отцов или умереть с голоду из-за полной неприспособленности организма делать какую-нибудь иную работу. Это была эпоха «профессиональной приспособленности», доведенной до абсурда.
— Но, в конце концов, разве это могло быть выгоднее простой механизации? Например, этот великан, таскающий руками части машин на второй этаж…
— Идея была не совсем глупой. Люди делались составной частью машин в тех случаях, когда все-таки требовалось регулировать ход трудовых процессов участием сознательной воли. Потом это было оставлено. Но часть производства осталась с людьми-машинами. Они были дешевы и… совершенно безопасны. Если хотите, это и есть символ «идеального рабочего» с точки зрения капиталиста. Согласитесь, что в большей или меньшей степени и в ваше далекое время капиталисты старались «машинизировать» рабочих, прикрепить живых людей к машинам на возможно больший срок, в ущерб физическому и умственному развитию. Здесь в силу сложившихся условий им удалось осуществить этот идеал до конца. Теперь эти несчастные будут вынесены на свежий воздух, увидят голубое небо и свет солнца. Мы сделаем все возможное, чтобы облегчить им жизнь.
Я вздохнул с облегчением, когда увидел наконец подошедшего к Смиту рабочего, который казался нормально развитым и здоровым, если не считать бледного цвета лица от постоянного пребывания в закрытом помещении.
Смит начал о чем-то разговаривать с рабочим, а мы с Ли и Эа поспешили покинуть эту могилу с заживо погребенными.
Я вышел на поверхность и с облегчением вдохнул свежий воздух.
В этот момент раздался удар грома. Шаровидная молния, такая же, какую я видел на солнечной станции, упала на крышу, с грохотом обрушив часть ее. Еще несколько молний упало вокруг нас.
— Разрядник! — услышал я голос Смита.
