— Но ведь я нанимал тебя. А ты что же будешь делать?
— Я буду получать деньги, — ответил спокойно Цзи Цзы.
Валков решил, что женщина может пригодиться в доме по хозяйству, а Цзи Цзы возьмется рано или поздно за работу, и согласился принять Пунь, которая беспрекословно на-дела водолазную маску и последовала за мужем в воды океана. Так же беспрекословно она пошла бы за ним даже «в страну теней».
Пунь оказалась на редкость полезным членом подводной колонии. Она варила обед, мыла посуду, полы, стирала белье, наводила чистоту и еще успевала помогать мужчинам в их работе вне дома. Зато Цзи Цзы ровно ничего не делал, если не считать получения жалованья.
Он целыми днями валялся на кровати, покуривал трубочку. Однажды Волков указал корейцу, что он своим курением портит воздух. Цзи Цзы ничего не сказал, надел водолазную маску и отправился на берег. Что он там делал, было неизвестно. Вероятно, в хорошие дни валялся на берегу. Но к обеду он являлся аккуратно.
— Здравствуй, Пунь, чего ты нам сегодня наворотила? — обратился Ванюшка к поварихе, заглядывая в горшки и сковороды. Морская капуста, соус, вероятно, тоже из водорослей, трепанги, иваси, еще какой-то пряно пахнущий неведомыми травами соус…
— Халасе наваратила! — весело ответила Пунь, потряхивая сковородку.
— Щец бы! — вздохнул Ванюшка, но Пунь не поняла его и начала в чем-то оправдываться.
Она вдруг быстро-быстро заговорила по-корейски, и ее тоненький голосок раздавался, как птичье щебетанье.
— Ладно уж! — покровительственно ответил Ванюшка и прошел в библиотеку. Стены этой комнаты были заставлены книжными шкафами. За круглым столом сидел Конобеев, наклонившись над иллюстрированным журналом.
— Мастодонт, читающий последние политические известия! — рассмеялся Ванюшка, увидав старика за таким «неподходящим» занятием. Действительно, со своим громоздким телом, огромной бородой, руками, которые были способны задушить акулу, но не обращаться с книгой, он как-то не подходил к этой обстановке.
— Гляди, однако, — сказал Конобеев, с невероятными усилиями переворачивая корнеобразными несгибающимися пальцами страницу журнала.
— Краб лучше тебя листы ворочал бы. Чего смотреть-то, однако? — спросил Ванюшка.
Конобеев показал на снимок летящего аэроплана.
— Летают, однако!
— Ну и что же? — спросил Ванюшка, не поняв, что Конобеев в душе продолжает спорить со своей старухой, отстаивая право жить под водой. И, не ожидая объяснений Макара Ивановича, Ванюшка прошел в машинное отделение.
Там пахло особенно — «электричеством», как шутя говорил Ванюшка.
— Здравствуй, Гузик! Сегодня мы с тобой еще не видались! — весело крикнул Топорков молодому человеку, сидевшему спиной к нему на корточках около электрической машины.
— Вот тебе и два с половиной диэлектрическая постоянная эбонита! — ответил Гузик.
— Заговариваешься, братишка?
— А, это ты, Ваня? Здравствуй! — Гузик поднялся, отряхнулся и повернулся к Ванюшке лицом. Густые каштановые, немного вьющиеся волосы над высоким лбом и большие, очень прозрачные светло-серые глаза, всегда задумчивые, смотрящие куда-то вдаль, как бы пронизывающие вещественные предметы, — «рентгеновские», как выразился однажды Волков. Эти глаза невольно обращали на себя внимание.
Молодой инженер-электрик, ученый изобретатель Микола Гузик был прост, как ребенок, и феноменально рассеян. Но эта рассеянность относилась лишь к внешнему миру и внешним вещам, и происходила она оттого, что Гузик умел так глубоко внутренне сосредоточиваться, что забывал обо всем окружающем.
